Захар отложил готовое письмо в сторону, стал просматривать остальные бумаги: может, еще где облигации завалялись.
Его внимание привлек знакомый конверт, которых насмотрелся, когда вернулся с фронта. "Похоронка на Тимофея, - догадался Захар. - Тоже надо сыну переслать". В конверте было письмо, по-видимому, от командира. Захар прочитал первые строки "...экипаж Вашего мужа в бою около села Скирманова подбил три фашистских танка. Однако в результате прямого попадания машина Тимофея Степановича загорелась. Он был тяжело ранен и через полчаса умер на моих глазах от потерн крови. Когда был еще в сознании, просил, чтобы Вы, Евгения Яковлевна, не убивались и были счастливы, что, конечно, невозможно в такое тяжелое для Родины время. Случилось это страшное для Вас и нас, друзей Тимофея Степановича, событие на Истринском направлении, под Москвой".
Не веря своим глазам, Захар достал из конверта само извещение. Как так "под Москвой"?! Не может быть! Тимофей ведь под Берлином погиб... Да и знали бы в селе о похоронке. Может, Женя ее в райцентре получила?.. Ветхая бумажка наконец развернулась...
"Уважаемая... Ваш муж лейтенант Лахтин Тимофей Степанович... погиб смертью храбрых в боях... 21 ноября 1941 года..."
Захар еще раз прочитал похоронку. Бумажка вдруг выпала из рук, комната качнулась перед глазами. "21 ноября! В первый год войны! Выходит дело Сергей сын! Сергей Захарович, его... Зачем же ты так, Женя?! За что казнишь всю жизнь?"
Так говорила обида. Но жила в нем уже и мудрость, которая стала утешать да урезонивать: "А чего же ты хотел: чтобы Женя стала отнимать мужа у другой солдатки? Чтобы, гордая, краденую любовь стала узаконивать? Перед людьми и совестью своей стыд принимать? Не такая она... Сам знаешь. А после, когда Настя умерла?.. Поздно было. Парень-то вырос. Зачем у него легенду отнимать да давний обман раскрывать?"
Захар закурил, открыл окно. Над кустом сирени висела полная луна. Как тогда, той ночью... Теперь ему ясно, почему она просила: "Говори. Все, что хочешь, говори. На всю жизнь хочу тебя наслушаться..." И ласкала - на всю жизнь. К утру он забылся на полчаса, задремал. А проснулся от странного ощущения: плечо мокрое и горячее. Женя плакала, уткнувшись ему в плечо. В молочном утреннем свете, худенькая и белая, будто ветка вишни, она показалась ему облачком. Зоревое-перьевое, дрожит рядом, дунешь улетит... Он подумал тогда, что Женя сплетен испугалась - как бы в селе не узнали, Тимофею после войны не доложили. Стал, глупый, утешать. А теперь открылось: нечего ей было бояться. Судьбу она свою оплакивала, которую сама же и выбрала.