Но пока еще девятнадцатый век, первая половина. Пока еще есть Фарная улица и двухэтажный дом на углу. Она живет в этом доме с отцом, матери уже несколько лет нет в живых. Мать родила ее поздно. Отец уже начал терять терпение и подумывал о разводе, но мать упросила дать ей последний шанс. И отправилась в Чернобыль. Мордехай, чернобыльский цадик, благословил ее, и через год на свет появилась она, Хана Рахель.
После смерти матери она долгие часы проводила на кладбище. Однажды, уходя в сумерках, споткнулась о надгробную плиту и упала. Нашли ее на следующий день. Несколько недель она пролежала без сознания. (“Вероятно, с воспалением мозговых оболочек”, – скажет через сто пятьдесят лет ее правнук, профессор медицины.)
На этот раз в Чернобыль отправился отец.
– Возвращайся домой, – сказал цадик. – Твоя Хана Рахель здорова. Она принесет тебе много радости и много печали…
Отец застал девочку в сознании, спокойной, жара как не бывало.
С каждым днем она набиралась сил.
Когда встала с кровати, оказалось, что она знает наизусть все Пятикнижие.
2.
Живет она уединенно. Ровесницы ее раздражают, она избегает разговоров, штудирует священные книги. Молится. Для молитвы, как мужчины, надевает талес. Начинает комментировать Священное Писание, и ее умозаключения поражают оригинальностью. К ней приходят люди. Она отвечает на вопросы, дает советы, изгоняет демонов. Кто-то просит вернуть ему слух. Она колеблется, робко дотрагивается до уха больного – руки у нее тонкие, маленькие, пальцы пухлые, как у младенца, – и глухой кричит: “Я слышу!” Больных все прибывает. Как и заблудших. Приезжают с Волыни, из Люблина, даже из Львова. Про нее говорят: Людмере Мойд – Людмирская Дева. Людмир – еврейское название Владимир-Волынского[137].
В квартире на Фарной становится тесно, отец строит ей молельню на Сокальской, недалеко от дома. Там есть специальная комната, где она принимает своих приверженцев и проводит время в размышлениях. Истязает себя. Становится все бледней. Страдает головными болями. Напоминает тех страстных евреек, поглощенных беседами с Богом и мольбами послать им знак, о которых мир услышит через сто лет после Людмирской Девы.
“Лишь тогда, когда потребность в шуме, которому уже есть что сказать, пробирает нас до самого нутра, когда мы кричим, чтобы добиться ответа, а ответа не получаем, только тогда мы касаемся молчания Бога”, – напишет одна из них[138].
Другая[139] будет молить Бога принять ее жизнь как искупительную жертву: чтобы сатанинская власть была свергнута без новой мировой войны. “Я прошу об этом сегодня, – нетерпеливо добавляет она, – потому что уже двенадцатый час”. Наивная! Поверит, что Бог ограничится ею одной. Это Он-то, который запросто может получить шесть миллионов. В том числе Хаю – внучку Людмирской Девы, Хаиных сыновей, их жен, и детей, и остальных обитателей Фарной улицы.