В аэропорту их встретил Станислав Р. Он уже не был министром. В машине сказал:
– Обо мне пишут в газетах… Пишут о преступлениях, но я ничего не знал.
Анна не стала ему напоминать ни про их разговоры, ни про Антония и даже про дощечку с нацарапанной гвоздем надписью. Она думала про то, что уже не надо ждать Льва Соломоновича и, вообще-то, так лучше.
5. Камень
Этой осенью Лев Соломонович П. по-прежнему занимается плазмой. Много лет назад он разработал свои методы исследования, каких никто до него не применял, поэтому его не раз приглашали председательствовать на разных симпозиумах – то в Париж, то в Амстердам… Этой осенью Льву Соломоновичу исполнилось восемьдесят два года и он впервые поехал за границу. Ему понравился финский лес. “Это был первый лес, который не вызвал у меня агрессии”, – сказал он сестре. Сестру Лев Соломонович навещает ежедневно. После работы с плазмой идет на дачу царицыного фаворита на Воробьевых горах, в дом для прислуги, разделенный на десятки тесных неудобных квартир, садится за стол под шелковым абажуром, уцелевшим в блокадном Ленинграде. По каким-то причинам он предпочитает пить чай у сестры, а не со своей женой, бывшей вольнонаемной. Маленькая сгорбленная женщина с жидким старомодным пучком на затылке и большими голубыми глазами ставит перед ним чашку и спрашивает: “Есть хочешь?” После чего приносит ломтик черствого батона с сыром и начинает рассказывать о последнем камерном концерте в консерватории. Лев Соломонович рассказывает о плазме. Он не огорчился, что ему опять не досталось мясных консервов. Его не тревожат предсказания астрологов. Он не боится ни морозов, ни голода. А боится он, что в современной лагерной литературе укоренится образ униженности и страха, хотя в лагерях были и люди огромного мужества и силы. Он хотел сказать об этом на Лубянке. Этой осенью там установили камень – в память жертв тоталитарного режима. Он хотел сказать, что это должен быть памятник и жертвам, и борцам, – и подошел к трибуне.
– Вы в списке выступающих? – спросил его один из организаторов митинга, созванного московскими демократами.
– Нет, – ответил Лев Соломонович.
– Значит, выступать не будете.
– Почему?
– Потому что вас нет в списке, – сказал демократ и попросил Льва Соломоновича П. отойти от трибуны.
Приземляемся в Рио. Дотошный медлительный чиновник страницу за страницей фотографирует наши паспорта. Веет теплый приятный ветерок. Листья на пальмах слегка колышутся. Небо над пальмами безоблачное, голубое-голубое.
Со скамейки поднимается сгорбленная женщина. Крашеная блондинка; опирается на два костыля. Присматривается. Оценивает, кого же она к себе пригласила. Меня пригласила. Пронзительные глаза прячутся среди морщин, блестят мелкие зубы с пятнами яркой помады. Женщина улыбается. Это бы могло быть признаком доверия, но улыбается она словам, которые собирается произнести.