Женщина взялась рукой за деревянную оглоблю и сказала, не то спрашивая, не то констатируя очевидный факт:
– Вы не хотите ехать на Умшлагплац, верно? – Обращалась она к Андзе.
Андзя изумленно молчала.
– Она не хочет ехать, – крикнул кто-то, и тогда женщина снова обратилась к Андзе:
– Слезайте, я поеду вместо вас.
Андзя и Лина продолжали сидеть, хотя люди начали кричать:
– Чего вы ждете, слезайте!
– Слезайте, – повторил вслед за людьми полицейский, сидящий на козлах, и тогда только Андзя спустила на мостовую дочку и спрыгнула сама.
Женщина взобралась на телегу.
Оба полицейских молчали.
– Дайте ей что-нибудь, – кричал кто-то Андзе, кажется, мужчина, который первым попросил полицейского их освободить.
Андзя быстро сняла обручальное кольцо и протянула женщине.
Женщина надела кольцо на палец. На Андзю она больше не взглянула. Смотрела перед собой.
Андзя и Лина вернулись домой. Бабушка Ривка сидела выпрямив спину, не шевелясь, держа на коленях сжатые в кулаки руки. Они рассказали ей про женщину. Бабушка Ривка разжала кулак… Они увидели пузырек с серыми таблетками.
– Если б вы не вернулись… – сказала она.
Они удивились. Бабушка Ривка, внучка цадика из Лелова в пятом поколении, была верующей. Ходила в парике. Когда в пятницу утром парик относили к парикмахеру – сделать к шабату прическу, – она надевала платочек, чтобы никто не увидел ее обритой головы, а сейчас сжимала в руке пузырек с ядом, приготовившись к грешной самоубийственной смерти. Ее забрали на Умшлагплац через несколько дней, вместе с внуками и невесткой. Андзя с дочкой выбрались на арийскую сторону и пережили войну.
2.
– Как выглядела эта женщина? – спрашивали у Лининой матери, когда та рассказывала о решетчатой телеге, а рассказывала она о ней всю жизнь.
– Высокая. В костюме. Красивом, хорошо сшитом, из темно-серой фланели. На ногах сапоги, так называемые “офицерки”, популярные в Варшаве во время войны. Прическу не помню, кажется, волосы были уложены валиком. Тогда пряди накручивали книзу или кверху на длинные загнутые на концах спицы. Словом, элегантная была женщина, – неизменно подчеркивала мать Лины. – Даже сапоги эти выглядели так, будто она не по необходимости их надела, а потому что модные.
– Может быть, знала, что погибнет, и приготовилась к смерти? – предположила одна из слушательниц. – Многие придают большое значение последней одежде.
– На полоумную не была похожа? – допытывались у Андзи.
– Нет. Вела себя нормально.
– Может, кого-то потеряла, и ей было все равно?
– Отчаявшейся она не казалась.
– Судки… – подсказывала Лина.