Сейчас я тебе кое-что расскажу.
Я знала одну девочку. Она была твоей ровесницей, у нее тоже были черные, как у тебя, глаза и волосы, осветленные перекисью. Ее мать была косметичкой. Ты не поверишь: мать звали Феля, и она закончила школу “Cе́dib”, основанную твоей бабушкой.
Удивительно, правда?
Я довольно хорошо знала эту девочку и потому знаю, чем была для ребенка арийская сторона.
Не смертью она была и не страхом. Пяти-шестилетний ребенок не боится смерти.
Арийская сторона была квартирой, из которой все ушли.
Окном, к которому не подходят, хотя никто за этим не следит.
Двором, откуда доносится эхо шагов и чей-то свист, мелодия, обрывающаяся на полутакте…
Шкафом, в который входят, когда раздается звонок в дверь.
Арийская сторона была одиночеством и тишиной…
Моника ждала ребенка. У нее не было мужа, и ты связал ее состояние с непорочным зачатием. Ожили слова из молитвенника. Дева должна родить сына. Сын может стать новым Христом. Ты готов был выбросить горшок, подвинуться и освободить для него место в шкафу. Ты горел от возбуждения. Говорил слишком много и слишком громко. Однажды стал молиться Монике, но при словах “…благословен плод чрева твоего” она пришла в бешенство.
– Ты, гаденыш! – закричала Моника. – Издеваешься надо мной?
Тщетно ты объяснял, что она зачала, как Дева Мария. Она не переставала кричать. Вызвала бабушку. Сказала, что ты поднял шум, что ведешь себя безобразно, не пожелала объяснить, что произошло, и потребовала, чтобы ты убирался из ее дома.
– Нам некуда идти… – испугалась бабушка.
– Идите в гестапо! – завопила Моника и кинулась к двери.
Бабушка загородила ей дорогу.
– А вы знаете, про что спросят в гестапо? Про людей, которые его прятали. Он большой умный мальчик, панна Моника. Знает ваш адрес и вашу фамилию…
Голос у бабушки был деловитый, спокойный.
– Что бы ни случилось с моим внуком, с вами случится то же самое, – добавила она для ясности и надела пальто.
После ее ухода Моника села, обхватила руками живот и заплакала. Плакала долго, громко, тонким жалобным голосом.
Ты на всякий случай залез в шкаф.
Вечером она тебя позвала. На столе, как и каждый вечер, стояла сковорода с румяной, поджаренной на сале картошкой и две тарелки.
Бабушка забрала тебя на следующий день.
Тебя отвели в новый чужой дом.
Там стоял новый чужой шкаф, и нельзя было подходить к окнам.
9.
Я тебе кое-что расскажу.
Девочка, твоя ровесница с обесцвеченными волосами, тоже много чего знала о Благовещении.
Полицейский в участке на Иерусалимских аллеях, недалеко от вокзала, попросил ее мать прочесть “Ангела Господня”