Подойдя к одной из витрин, которая нравилась ей больше других, Грациелла принялась созерцать выставленные там новинки. Вдруг она заметила в зеркальном стекле отражение худого лица с морщинками, собравшимися в уголках губ, на котором резко выделялись черные глаза, словно две кляксы, посаженные на белую страницу тетради.
Она отшатнулась. Конечно, в этом виноваты ее рыжие ресницы — она знала это, но все равно кляксы каждый раз приводили ее в отчаяние. Глаза, не оттененные ресницами всегда казались круглыми и резко выделялись на фоне лица. Правда, эту беду в любое время можно поправить. Рыжая знала, что существуют разные косметические средства, и дала себе слово когда-нибудь испробовать их.
Она поравнялась с баром, из открытой двери которого на нее пахнуло ароматом кофе и горячих пирожков. Девушка зажмурилась, вдыхая этот аромат, потом, гордо подняв голову, быстро прошла мимо. В конце квартала она задержалась перед игрушечным магазином. Глядя на кукол, выставленных на витрине, девушка невольно представила себе высокую темную трубу на крыше перед ее окном и ясно увидела себя — маленькую девочку, босоногую, дрожащую от холода, прижавшуюся носом к ледяному стекду, все время потевшему от ее дыхания, в ожидании, что вот-вот из-за этой трубы появится Бефана[2], совершающая свое таинственное ночное путешествие. Но Бефана никогда не появлялась.
Теперь Грациелле было уже пятнадцать лет, и она не верила больше в существование волшебной старушки. Во многие вещи она теперь не верила. Вот бедность — это другое дело, в нее Рыжая верила, потому что бедность была постоянной и зримой спутницей ее существования.
Ренато, посыльный с телеграфа, проезжая мимо на своем велосипеде, крикнул:
— Привет, Рыжая!
Она быстро повернулась, но Ренато был уже далеко. Засунув руки в карманы, он лихо крутил педалями, насвистывая песенку.
Грациелла перешла через дорогу и пошла обратно, оглядывая витрины, расположенные на этой стороне улицы.
Здесь был ювелирный магазин, около которого она всегда простаивала больше всего, любуясь сверкающими поддельными камнями, ожерельями, серьгами, браслетами, золочеными поясами, брелоками и сумочками. Она всегда знала, что сегодня последний крик моды, и делилась своими сведениями с Зораидой и с девчонками из переулка.
— Если я куплю себе пояс, — говорила она, — то буду носить его вот так. Сейчас это ужасно модно.
Но пояса она не покупала, а под блузкой у нее скрывался обрывок бечевки, которым она подвязывала юбку, вечно сползавшую с ее худых бедер. Выйдя на площадь перед лицеем, она замедлила шаги, чтобы поглазеть на юношей и девушек, всегда толпившихся там.