, светлом и тёмном, до того времени, как в традициях, которые Плотин снова будет обсуждать, лары будут пониматься как души тех, кто освобождены смертью и становятся вечными духами. Хотя лары изначально представлялись в образе змей, двусмысленных животных сырой земли, позднее они приобрели мужественный образ
pater familias,[11] в жесте жертвоприношения, что возвращает ларам «царский» смысл, содержащийся в первоначальном выражении: так как
lar соответствует греческому
anax, что означает «начальник», «вождь» или «князь».
Это отчётливо аристократическая точка зрения, соответствующая наиболее очищенному римскому сознанию. К тому времени судьба тех, кто станет только лишь тенями Гадеса, отошла на второй план. Покойный, оставшийся с живыми — это непросто жизненная энергия рода, но скорее что–то преобразованное, ясный принцип, чьё тело составляет вечный ритуальный огонь в центре благородного дома, и являющийся не абстракцией или памятью, а скорее силой, действующей в смысле проявления расположения, «удачи» и величия в ряду поколений— при условии, что этот ряд, верный своей традиции, продолжает поддерживать контакт.
Таким образом, нам явился другой аспект римской «имманентности». Римское единство мёртвых и живых является только лишь формой божественных и человеческих сил, развивающейся в области действия и истории. Опять же, предел этого процесса представит императорская теология со своими символическими божественными генеалогиями. ‘Genius’ повелителей уже является истинной силой «высшего мира», чьи таинственные отношения связывают с невидимыми влияниями данной крови и с надындивидуальным элементом, неотъемлемым от имперской функции.
Sul “sacro” nella tradizione romana // UR, т. III, 1930
Случаен ли необъяснимый, исключительный акт насилия —уничтожение Древним Римом центров этрусской державы, при котором был почти что стёрт с лица земли всякий след этой цивилизации и языка этого загадочного народа, или же этот факт таит в себе глубокое значение? Является ли это просто эпизодом войны, или же сие скрывает конфликт между двумя противоположными цивилизациями, одной из них обязательно нужно было уничтожить другую, не только духовно, но и материально, дабы утвердить себя?
Эта проблема небезынтересна даже за пределами узкой научной области: она даже приобретает особую важность в контексте нынешних расовых исследований. Известно, что до недавних пор преемственность цивилизации между Римом и Этрурией была общим местом обычной, полной стереотипов истории. Римлян как таковых описывали в большей или меньшей степени как варваров, обязанных этрускам многими основами своей цивилизации. С менее поверхностной точки зрения вещи выглядят иначе. В первую очередь (для тех, кто следит за нашими публикациями, напоминать об этом, скорее всего, и не нужно), понятие «варварство» к ранним римлянам нужно применять с осторожностью.