Мир желает обманов; да будет обманут!
Никогда еще вожаки различных партий в Польше не находились в большем затруднении и напряжении, как накануне первого Сейма при новом «круле», российском императоре Александре.
В самые трудные времена, при Екатерине или при деспоте Наполеоне, не говоря о безликих саксонских королях, не чувствовали в крае так сильно чужой неодолимый гнет, как теперь, в конце 1817, в начале 1818 года.
Наполеон просто отдавал повеления и требовал, чтобы они были выполнены, предоставляя «почтенным, храбрым полякам, своим союзникам» рабски выполнять приказ, но не вмешиваясь в это выполнение. Карающие отряды Екатерины моровой язвой проходили по стране, а затем все оставалось по-прежнему. Надеясь на спасительный страх, императрица только стравливала между собою сильных магнатов, чтобы ослабить последнюю опору польской гордыни.
Теперь было совсем иначе.
С виду соблюдались всевозможные гарантии свободной политической деятельности. Брат польского короля и российского императора почтительно являлся в торжественные дни к князю Зайончеку, наместнику из польской шляхты, и наравне с другими высшими чинами царства докладывал ему о положении вверенных цесаревичу дел по организации королевской польской армии.
Но все знали, что тот же Зайончек и Государственный Совет ничего не решают без предварительного осведомления скромного по виду, но самого влиятельного в королевстве «главнокомандующего» всеми силами польской армии. Знали, что каждый шаг, каждое движение партийных вожаков и вообще людей, почему-либо значительных или кажущихся опасными для «москалей», сообщается во дворец Бельведера еще раньше, чем о нем становится известно официальному правительству и безногой «главе его» Зайончеку.