Хотя за первым столом еще оставались свободные места, она вернулась на кухню и принялась пересчитывать тарелки для первой подачи угощения, хоть и знала – тарелок хватит, а потом подняла крышку огромной кастрюли – посмотреть, как там кипит брюссельская капуста, опять-таки зная, что вода еще и согреться как следует не успела. Когда же одна из мисс Мерфи спросила, заняты ли места за ближайшим к кухне столом и каждый ли из мужчин получил по бутылке портера, Эйлиш повернулась к ней и ответила, что постаралась усадить за стол всех, но, может быть, у мисс Мерфи это получится лучше. И попыталась улыбнуться, надеясь, что та не усмотрит в ее поведении ничего неподобающего.
В следующие два часа Эйлиш хлопотала без перерыва – раскладывала по тарелкам еду, относила тарелки, по две сразу, на столы. Отец Флуд кромсал доставленных индеек и ветчину, раскладывал фарш и жареную картошку. На какое-то время одна из мисс Мерфи целиком посвятила себя мытью и вытиранию посуды, расчистке места на столах, а ее сестра и Эйлиш обслуживали едоков, разнося индейку, ветчину, картошку и брюссельскую капусту и следя за тем, чтобы в спешке не дать кому-то слишком много или слишком мало.
– Еды предостаточно, не волнуйтесь, – сказал отец Флуд, – но каждому едоку причитается не больше трех картофелин. И будьте поэкономнее с фаршем.
Когда мяса было нарезано достаточно, он вышел в зал и принялся открывать новые бутылки портера.
Поначалу сидевшие за столами мужчины казались Эйлиш какими-то убогими, от многих попахивало немытым телом. Когда все расселись и в ожидании супа основательно налегли на портер, она никак не могла поверить, что людей собралось так много, некоторые выглядели совершенными бедняками, другие – глубокими стариками, впрочем, и у тех, что помоложе, зубы были плохими, а одежда изношенной. Многие продолжали курить, даже хлебая суп. Она изо всех сил старалась быть со всеми вежливой.
Вскоре Эйлиш отметила, что атмосфера в зале изменилась: мужчины переговаривались, оглушительно приветствовали друг друга через стол или вели негромкие, но запальчивые беседы. Поначалу они напоминали ей людей, что вечно торчат на эннискортском мосту, или в «Кресте Арнольда», или во «Вшивом береге», что у Слэни, – мужчин из дома призрения или городских пьянчуг. Однако, когда она раздавала еду, мужчины оборачивались, чтобы поблагодарить ее, и их улыбки и говор напоминали Эйлиш отца и братьев, их грубые черты смягчалась стеснительностью, а то, что казалось суровостью и упрямством, вдруг обращалось в странную ласковость. Обслуживая мужчину, которого она приняла было за отца, Эйлиш пригляделась к нему и удивилась, насколько мало они схожи. По-видимому, освещение сыграло с ней шутку или у нее разгулялось воображение. Удивилась она и тому, что мужчина этот разговаривал со своим соседом по-ирландски.