Он с силой впился ногтями в ладони. К несчастью, он сгрыз их слишком сильно для того, чтобы нанести себе большой вред.
— Видя, что создание оказалось не моим отцом — заставляет меня думать, как много в моей жизни было иллюзией, — говорила Эмма. — Я потратила столько времени, чтобы отомстить, но мщение не сделало меня счастливой. Кэмерон не сделал меня счастливой. Я думала, что все вещи, которые делают меня счастливой, были иллюзией, — она повернулась к нему, её глаза были широкими и до невозможности тёмными. — Но ты одна из немногих реальных вещей в моей жизни, Джулиан.
Он мог чувствовать, как бьётся его сердце. Все другие его эмоции — ревность к Марку, боль от разлуки с Эммой, его беспокойство за детей, его страх от того, что они заложники Благого двора, — исчезли. Эмма смотрела на него, её щёки блестели, губы были приоткрыты, если бы она прислонилась к нему, если бы она хотела его, он бы сдался, раскололся бы на куски. Даже, если бы это означало предательство его брата, он бы сделал это. Он бы притянул её к себе, уткнулся бы в неё, в её волосы, в её кожу, в её тело. Это было бы то, о чём он вспомнит позже, в агонии, которая покажется раскалённым добела ножом. Это было ещё одним напоминанием того, чего у него никогда не было. Он бы ненавидел себя за то, что причинил боль Марку. Но ничего из этого не остановило бы его. Он знал, насколько далеко зашла его сила воли, и он достиг её предела.
Его тело уже дрожало, а дыхание ускорялось. Нужно было только протянуть руку.
— Я хотела бы стать парабатаями снова, — сказала она. — Какими мы и были раньше.
Слова взрывались, как удары в его голове. Она не хотела его; она хотела быть парабатаями, и всё.
Он сидел здесь, думая о том, чего он хотел и сколько боли готов был принять, но это не случилось бы, если бы она не хотела его. Как можно быть таким глупым?
Он сказал спокойно: — Мы всегда будем парабатаями, Эмма. Всю жизнь.
— Было странно с тех пор, как я начала встречаться с Марком, — сказала она, встретившись с ним взглядом. — Не из-за Марка. Из-за нас. Из-за того, что мы сделали.
— Всё будет в порядке, — сказал он. — Нет никаких правил по этому поводу, никаких указаний. Но мы не хотим ранить друг друга, поэтому не будем.
— Есть парабатаи, которые стали ненавидеть друг друга. Подумай о Люциане Греймарке и Валентине Моргенштерне.
— Это не произойдёт с нами. Мы выбрали друг друга, когда были детьми. Мы выбрали друг друга снова, когда нам стало четырнадцать. Я выбираю тебя, и ты выбираешь меня. Это и есть церемония парабатаев, не так ли? Это способ скрепить обещание. Тот, который говорит, что я всегда буду выбирать тебя.