– В этом он совершенно прав, – сказал Макрон.
– Точно, – тихо согласился Катон. – Но римские командующие – совсем другое дело.
Макрон выразительно хмыкнул, соглашаясь.
Каратак сделал глубокий вдох.
– Побежденные на поле боя, мы продолжали бороться все последующие годы. Иногда нам сопутствовал успех. Но в наших сердцах всегда оставались честь и желание жить свободными. Задолго до того, как ваши легионы ступили на наши земли, я слышал о величии Рима. Читал о прекрасных городах и сказочных богатствах. Почему же, когда у вас и так столько много всего, вы решили завоевать наши убогие хижины? Прежде чем вы пришли в Британию с войной, я мог бы прийти в этот город в качестве союзника, а не пленника. Но теперь я перед вами, побежденный и униженный. Когда-то у меня было множество коней, тысячи соратников и огромное богатство. Не задумывались ли вы, что я не желал все это терять? Если вы желаете править всеми, следует ли из этого, что все должны согласиться стать вашими рабами? Если бы я решил сдаться сразу же, тогда ни мое долгое сопротивление Риму, ни ваша слава победы надо мной не стоили бы того великого триумфа, который вы празднуете ныне. А еще правда в том, что если меня и моих родных казнят сегодня, то вся память об этом исчезнет.
Каратак повернулся, обращаясь к императору:
– С другой стороны, если ты выкажешь милосердие и позволишь нам жить, то мы останемся вечным примером милосердия, величия и цивилизованности Рима. Великий Цезарь, я, Каратак, последний из королей катувеллаунов, молю тебя пощадить нас.
Каратак медленно опустился на колени, протянул руки в сторону императора и склонил голову.
Клавдий жестко поглядел на Каратака, а остальные, стоящие около него, как и толпа на Форуме, замерли и молчали, ожидая ответа. Был слышен лишь шум с отдаленных улиц да щебетание мечущихся ласточек. Катон заметил, что правая рука императора, лежащая на мягком подлокотнике трона, дергается, а затем его большой палец начал медленно отделяться от остальных. У него было мерзкое предчувствие, что мольба не достигла цели. Минуло кратчайшее мгновение, за которое Катон осознал, что ему нечего терять.
Он потерял жену, потерял дом, вследствие чего, скорее всего, Луция будет растить и воспитывать его дед. Катон сделал шаг вперед и вскинул серебряное копье, чтобы привлечь внимание толпы.
– Жизнь! – выкрикнул он.
Полидор мгновенно обернулся на его крик с тревогой на лице. Остальные в окружении императора с удивлением глядели на безумца, осмелившегося выступить против неминуемой казни.
– Жизнь! – изо всех сил крикнул Катон. – Жизнь!