Миша знал, что после завершения официальной части ему придется разговаривать, хотя ни им, ни ему это не было в радость.
— Ну ты как? — спросил Борис, который всегда брал на себя самое трудное. Комиссары бывают двух видов: одни первыми поднимаются в бой, другие выслушивают донесения. Хорош или плох был Борис, но он поднимался первым.
— Да так как-то все, — ответил Миша, желая показать, что манера его не изменилась. Раньше еврей на вопрос отвечал вопросом, теперь цитатой.
— Работаешь?
— Проверяешь? — ответил Миша, уже как еврей.
— Имей в виду, — сказал Борис, выходя на тему в лоб, — я за исключение не голосовал, а Паша вообще не комсомолец.
— Я никого не виню.
— Пишешь?
У них в разговорах один на один принято было это мужественное немногословие, и Миша тогда любил эту манеру.
— Мало. Медбратом работаю.
— На войне пригодится.
Эти постоянные упоминания о войне начинали уже утомлять.
— Слушай, — сказал Миша, — сколько можно? Еще не началась, а уже всё списывает.
— Началась.
— Где-нибудь она идет всегда, — зло сказал Миша. — А списывает всегда у нас.
— Сам посмотришь.
Тут подошел Паша.
— А ты тоже в этой студии? — спросил он, будто не виделись со вчерашнего дня. Паша был курсом старше, они и в ИФЛИ пересекались редко, и всякое его обращение к младшим они расценивали как праздник — по крайней мере, так было принято. Люди из Поселка — так называлась улица на окраине, где стояла новая институтская общага, — были на особом счету и держались вместе, у них были свои шутки и пароли, малопонятные прочим, в особенности коренным москвичам.
— Я не играю, так, захаживаю.
— Кем устроился?
— Медбратом.
— К отцу?
Удивительна была эта их манера все оборачивать против того, перед кем они подспудно виноваты: Борис подозревал его в желании устроиться на войне, а Паша — в использовании отцовской крыши.
— Туда протекция не нужна, — снова вытянул Миша полюбившееся объяснение.
— Ты приходи весной, — сказал Паша, становясь вдруг сочувственным и почти заговорщицким. Это тоже была комиссарская манера — внезапно, сразу после несостоявшегося расстрела, предложить чаю и посвятить в тайные планы.
— Зачем?
— Мне кажется, восстановят. Они и сейчас уже остыли. В конце концов, что ты такого сделал?
— А Валя тоже ушла, — сказал вдруг Борис. — Еще в ноябре.
— Я в курсе.
— Откуда?
— Виделись тут, — сказал Миша, предвкушая сенсацию, и сенсация произошла.
— Не убил? — поинтересовался Сергей, который подошел и слушал молча.
— Если б убил, меня бы уж точно исключили из комсомола. И ты бы об этом знал.
Сергей хохотнул — вообще был смешлив.