— Братцы, — сказал он, — а можно мне на правах пролетария? По-моему, это какой-то ужас.
Он знал, что чем решительней и резче выразится, тем больше шансов, что его слова примут за шутку, и обойдется без скандала.
— Что именно ужас? — спокойно спросил Орехов.
— Всё ужас. — Миша радовался, словно прыгнул с вышки. Они все, конечно, понимали, что он за последнее время отошел от студии, но сейчас интерес к нему и весомость его слов возвращались на глазах. Так он думал.
— Ну, значит, все в порядке, — сказал Орехов. — Гегель учит, что важно не качество, а цельность.
Кто-то робко засмеялся, остальные слушали настороженно.
— Есть более конструктивные замечания? — обратился Орехов к прочим, желая заглушить в зародыше неприятный разговор.
— Есть! — крикнул Миша. — Я не понимаю, почему вы сами хотите погубить собственный замысел. Ведь тут было кое-что приличное.
— Миша, — устало сказал Орехов, а может, профессионально имитировал усталость. — Мы собираемся для профессионального разговора. Вас не было. Вы не видите, как меняется стиль. Мы все дальше отходим от реализма, идем в условность. Новый зритель следит не за тем, как действует Гамлет, а за тем, как актер Н. играет Гамлета. Это просто не ваша эстетика, ну что ж поделаешь. Нам всем придется это пережить.
Тут засмеялись уже без стеснения.
— Отказ от реализма не означает отказа от логики вещей, — сказал Миша и густо покраснел. Он так давно не занимался теоретическими дискуссиями, что совершенно забыл, как это делается. — Люди строят город, их подвиг достоин всяческого уважения. Мы, по-моему, оскорбляем их, заставляя спорить о глупостях.
Это был мощный перехват риторики — Миша выступал в защиту героев, а не против них.
— Они не спорят о глупостях, — еще более устало и вяло, слов но сам стыдясь очевидных вещей, о которых приходилось говорить, ответил Орехов. — Я допускаю, что, когда наломаешься в тайге, не до рассуждений, только поспать бы. Я это допускаю, а вам, конечно, видней. Вы тут работаете больше всех. — Миша не стал отвечать на эту безобразную шпильку. — Это вообще спектакль не о строителях города. Это актеры размышляют вслух на волнующие их темы, и вопрос о том, что такое героизм, занимает их всерьез. Имеет ли право человек нерасчетливо тратить общее достояние — свою силу и здоровье? Можем ли мы назвать героем того, кто задумывается, а не только того, кто безоглядно жертвует собой? А от жизнеподобия искусство избавилось давно, и логика, о которой вы говорите, — логика у него другая, и поэтому я предлагаю говорить по делу…
— Вы предлагаете говорить о частностях, — не унимался Миша. — А я вижу фальшь и экзальтацию, и никакими частными поправками этого не убрать…