— Очень хорошо, — сказал Орехов. — Вы высказались. Вы видите фальшь и экзальтацию. Кто-нибудь видит еще что-то, или нам имеет смысл прекратить работу над пьесой?
На этот раз смеялись дружнее. Хорошо они тут спелись. Миша не привык к таким афронтам, но заговорил Борис.
— Я думал, ребята, сначала промолчать, — признался он не без аффектации. — Но тут высказал недовольство мой товарищ, и я его понимаю. Понимаю в том смысле, что у него-то как раз есть логика. Так сложились обстоятельства, — вы, может быть, не знаете, — что его исключили. Исключили не очень справедливо. Наш кружок, к которому он принадлежал, — кружок чисто поэтический, собираемся и читаем, — никогда его не отторгал, но он решил, что ему лучше теперь жить и работать одному. Я это тоже могу понять. И я понимаю, что если этой позицией увлечься, в ней можно найти источник вдохновения. Это плохой источник, это источник тухлый. Гордыня отвратительна в богаче и смешна в нищем. Короче, напрасно ты это, Миша.
— Что напрасно?! — Миша искренне перестал что-либо понимать. — Тебе нравится вот это… обсуждение чрезмерного энтузиазма?
— Мне нравятся эти люди, — с нажимом сказал Борис. — У них не все получается. Но если у них что-то не получается, я никогда не скажу, что это ужас.
— Ради бога, скажи, что это прелесть.
— Это не ужас и не прелесть, это работа. — В интонации Бориса слышалось, что он из раввинов и даже, пожалуй, из талмудистов. — А тебе теперь всегда хочется быть одному против всех, потому что других источников энергии у тебя нет. Я только и говорю, что это тухлый источник.
События принимали нехороший оборот и, казалось, воспроизводили то самое собрание.
— А тебе нравится быть со всеми против одного, — парировал Миша, которого все это, как ни странно, не пугало, а все больше заводило. — Тебе нравится теплое чувство чужого локтя. Мы это много раз видели, сейчас во всей Европе очень много таких солидарных ребят…
Это было слишком, но палка так долго перегибалась в другую сторону, что пора было ее сломать.
— Миша, — сказал Сергей, — ты себя в руках-то держи.
— А по существу ты можешь что-нибудь сказать?
— По существу, Миш, ты исключен из института, и исключен решением большинства. И ты теперь, знаешь, такой герой, как будто тебя убили на зимней войне.
— Хуже, — сказал Миша. — Меня убили на Гражданской.
— Почему хуже? — спросил Борис.
— Потому что Гражданская хуже зимней, — пояснил Миша. — Но я вот так выбрал. Был шанс пойти на зимнюю, но я решил, что можно вообще без войны. А тут выбора никакого. Кого не убили на зимней, те попали на Гражданскую.