По обеим сторонам расстилалась струистая голубая ширь, отливая сапфиром и аквамарином. Вода была так прозрачна, что далеко внизу виднелись ветви коралла, стаи рыб и тени этих рыб на песчаном дне.
Впереди них вода омывала пески белого берега: между собой шептались кокосовые пальмы; когда же гребец остановился, чтобы осмотреться, с пальмовых макушек поднялась стая голубых птичек и пронеслась над ними беззвучно, как струя дыма.
— Смотрите! — крикнул Дик, свесивший нос над шкафутом — смотрите на рыб!
— Беттон! — воскликнула Эммелина, — где это мы?
— Признаться сказать, не знаю; но думается мне, что бывают места и похуже этого, — отвечал старик, окинув взглядом мирную лагуну, от стены рифов до тихого берега.
По обеим сторонам широкого берега кокосовые пальмы выстроились, как два полка, и склонились макушками, глядясь в воду. Дальше темнела роща, в которой пальмы смешивались с хлебными деревьями, перевитые диким виноградом. На одной из коралловых свай стояла одинокая пальма, также кивая макушкой и как бы ища собственного отражения в воде. Но душой всей картины и самой невыразимой красотой ее было освещение.
В открытом море свет был ослепителен и жесток. Там ему не на чем было сосредоточиться, нечего было освещать, кроме безграничного пространства синей воды и уныния.
Здесь же свет превращал воздух в хрусталь, сквозь который зритель созерцал красоту берега, зелень пальм, белизну коралла, кружащих чаек, голубую лагуну, — все это ясно очерченное, горящее, красочное, смелое, но нежное и прекрасное. Здесь дышал дух вечного утра, вечного счастья, вечной юности.
В то время как Беттон подвигался к берегу, ни он, ни дети не заметили в воде, у подножия кивающей пальмы, чего-то, что на миг осквернило своим присутствием ясный день и исчезло; чего-то, похожего на трехугольник темной парусины, вынырнувшего из воды и снова мигом скрывшегося; чего-то, что мелькнуло и сгинуло, как дурная мысль…
|
| — Что такое «чертенок», Падди? — твердил Дик.
Причалить было недолго. Беттон влез по колена в воду, и Дик помог ему вытащить шлюпку на отмель. Потом старик перенес Эммелину на берег.
Дик ошалел от восторга и гонялся взад и вперед, как собака, когда она только что вылезет из воды. Беттон выгружал свой груз на сухой песок. Эммелина сидела с драгоценным свертком на коленях и чувствовала, что происходит нечто очень странное.
Хотя главной заботой Падди все время было не пугать «детишек», в чем ему немало помогла погода, однако, в глубине души она чувствовала, что дело нечисто. Поспешное отбытие с корабля, исчезновение дяди в тумане, — сердце ее чуяло, что здесь что-то не то. Однако она ни слова не сказала.