– Зачем ты мне это рассказываешь? – хриплю пересохшим ртом, стараясь удержать чудовище внутри себя, но мой благодетель давит на больное.
– Затем, что я не для того здесь нахожусь, чтобы ты шпану по кустам резал, да бошки им молотком разбивал. Нужно расти, Максим, совершенствоваться. Ты же, в конце концов, хочешь отомстить за тех, кого потерял? А? Вижу, что хочешь. Тогда слушай. Слушай и запоминай! Однажды Галина оставила на столе снотворное, а четырехлетний Костя, увидев таблетки, принял их за конфеты, такие редкие в его жизни. Понимаешь?! Ребенок не может отличить лекарства от сладостей! И что происходит?! – он разводит руки в стороны. – Итог трагичен: ребенок умер, уснул вечным сном.
– Остановись. Хватит, – голова кружится, тошнота подступает к горлу. – Я знаю, к чему ты клонишь. Но с этим должны разбираться органы опеки, власти, в конце концов, но не я. Не я.
– О, как ты заговорил, Макс! Хорошо! Прекрасно! Но я скажу тебе вот что! Лишение родительских прав – это мера защиты детей, которая применяется только по решению суда. Понимаешь?! Суда! Ты ведь ощутил на себе его справедливость?
– Если я начну действовать... – качаю головой. – Все же зачастую даже самая плохая семья лучше, чем самый хороший детский дом.
– Тут я с тобой согласен, но это в том случае, когда есть хоть какая-то надежда! А здесь... После смерти ребенка семьей заинтересовались в отделе опеки и попечительства. Галине даже пригрозили лишением родительских прав, но, заметь, просто пригрозили. Одна смерть для них ничто. Как ты сам сказал, плохая семья лучше, чем хороший детдом. Но детдом лучше, чем смерть! Ну, так вот, Макс. Спустя год у этого отребья родилась дочь Вика. Но и ее жизнь в семье алкоголиков и наркоманов была недолгой. Полуторамесячную девочку вскоре нашли мертвой. Слышишь меня?! Вику нашли мертвой!
Его слова многократным эхом проносятся в моей голове. Рука сжимает стакан с чаем так сильно, что он лопается. Ладонь горит то ли от кипятка, то ли от порезов.
– Знаешь, что стало причиной смерти?!
Мотаю головой из стороны в сторону, разминая стекло в руке.
– Донельзя пьяная и обдолбанная мамаша накормила младенца грудным молоком, и малышка умерла от интоксикации.
– Чего ты от меня хочешь?
– Ты меня плохо слушал, Максим. У них остался еще двухлетний Илья.
– Какой же ты к черту священник, раз толкаешь меня на это? – хватаю его за шиворот, подтягиваю к себе и шепчу на ухо. – Ты ведь знаешь, что будет, когда я доберусь до них.
– Благословляю тебя, сын мой, – он будто смеется.
Боль в руке становится невыносимой. Я отталкиваю его от себя и вскрикиваю. Разбитый стакан лежит на полу, из руки хлещет кровь. Второй раз я калечу одну и ту же руку и снова о тот же предмет. Пугающая закономерность.