Женщина справа спокойно кивнула.
— Вот ее, — Мор мысленно указал на соседку Вали — старую и злую бабку Иоанну Прохоровну, притаившуюся у окна. Холодное касание, ледяной поток в лоб, и зло старухи моментально прорвалось наружу:
— Слышь ты, алкоголик! — заголосила она на весь двор, высунувшись в форточку. — Убирайся! Вот вызову милицию, упекут тебя далеко и надолго…
Леонид тут же вздрогнул, получив словесную пощечину, напомнившую ему о скотском положении своего существования, — да, он никчемный алкоголик и никчемный человек. Дерьмовый сын своих почивших родителей, дермовый отец для Даньки, дерьмовый муж для Лены… Заскрипели зубы.
— Один-один, — прошептал Мор. Все честно.
А мальчик все не уходил — стоял с протянутой к пьянице рукой, ждал.
— Дядь…
— Вали отсюда, пьяное отребье! — бабка из окна.
— Пойдем домой…
— Развелось вас таких, как грязи, — водку жрете, потом окна бьете — где только деньги на спиртное берете?
Леонид боролся с собой: то ли ответить бабке и вновь озлится на мир, осерчать, подобно собаке, то ли коснуться теплой ладошки. Теплой, которой он недостоин.
Шли секунды. Мира не дышала. Мор ровно улыбался.
— Ты проиграешь. Снова.
Двор вращался вокруг Лени — тому хотелось плакать, хотелось тепла, хотелось разбить и сокрушить все вокруг — себя, всех остальных.
«Бери руку, — ощущались в воздухе мысли женщины в белом платье. — Бери».
— Если он возьмет, то остынет. Вспомнит, что дома ждет сын, — завтра выспится, побреется и пойдет домой. Он скучает по ним — по Даньке, по Лене.
— А она примет?
— Примет. Уже поняла, что без мужа ей плохо — даже без такого.
— И все равно, — потянул Мор язвительно, — алкоголем топят чувство вины. Стыд за себя убогого, малодушного, желающего быть радостным, а на деле не просыхающего от грусти. Он не сможет, вот увидишь — сейчас заорет на бабку, швырнет ей в окно булыжник, а после…
Мор не договорил, потому что в этот момент грязный пьяница Леонид коснулся трясущейся холодной рукой теплой пятерни мальчишки.
— Пойдем, — прохрипел тихо. — Ты проводишь? Правда?
— Правда, — браво прозвучал тоненький голос. — И ты не простынешь.
— Тогда пойдем, малыш. Пойдем.
Мужик в серой куртке неуверенно поднялся на ноги, забыв о бабке, об окне на втором этаже и об увядшем букете из мусорки.
— Ты выиграла, — крякнул Мор, достал из кармана зубочистку и принялся ковыряться ей в зубах.
Мира улыбалась — глядела на бредущего по листьям мальчика и горе-электрика и сияла, как золотой осенний фонарь.
* * *
(На холме Тин-До)
(Kenio Fuke — Beija Flor)
Мягкий свет оранжевого торшера у дивана; полосатый плед, укрывающий ноги, — Мира вышивала. Ткала ниткой на белом полотне рисунок — переливы зеленых листьев и красных лепестков — для чего? Для того чтобы повесить очередное рукоделие в прихожей на стене, чтобы и без того уютный домик, сейчас погруженный во тьму под луной, сделался еще уютнее? Бессмысленное занятие — красота ради красоты.