Уф....Неужели этот неожиданный и до конца не совсем понятный разговор подошел к концу?
Возле двери Михаил Николаевича встретил заждавшийся и нервно расхаживающий Бартонд. И по пути к гардеробу состоялся короткий диалог:
- Ну, Миша, растревожил ты улей. Вся альма-матер прямо таки гудит. Но как ты ораторствовал: то ли Цицерон, то ли сам Вещий Олег.
- Ты все шутишь, Коленька, но я серьезно боюсь оказаться Вещим, а точнее Вещей Кассандрой. Которую слушали, но не услышали.
- Ну, кое - кто услышал. Ко мне подходил наш с тобой однокурсник Х. Помнишь, он ещё на студенческих пирушках тост подымал за Государя и норовил выпить за каждого в отдельности, начиная с Михаила? Хе, хе, хе... Так теперь он профессор и предлагает тебе, Мишенька, выступить перед собранием студентов - монархистов, воодушевить их, а то: "...декабристы новоявленные эти, окаянные, совсем одолели. И кабы только из студентов были, так и преподаватели подключились...".
Последняя фраза прозвучала при подходе к окошечку гардеробщика. Забрав плащи и оставив традиционную дань уважения в длани служителя, который по слухам был современником если не Ломоносова, то Пирогова, друзья направились на выход.
Поблагодарив врачей, учтивым, если не сказать - аристократическим полупоклоном, Михаил Васильевич (именно так звали почтенного служителя гардероба), неожиданно огорошил вопросом и так донельзя растерянного доктора:
- А, что, многоуважаемый Михаил Николаевич, Вы, стало быть, у нас теперь служить снова будете?
- А с чего Вы это взяли, милейший Михаил Васильевич?
- Так шестеро студентов здесь крутились и все выспрашивали: не выходили ли Вы, а то, мол, им о переэкзаменовке договориться нужно. Вас завидели, да и выскочили как наскипидаренные. Да видать, кокаину нанюхались - глазки-то шальные совсем.
Уже перешагивая через порог, подчиняясь некому наитию, Михаил Николаевич достал из внутреннего маузер, взвёл, поставил на предохранитель и аккуратно переместил в карман плаща и пару раз крутанул трость, проверяя баланс. За всеми этим действием с удивленным лицом наблюдал Бартонд и, желая, видимо скрыть смущение несколько игриво спросил:
- Помнится, Мишенька, ты в молодости французскими романами увлекался, но чаще господина Жюля Верна перечитывал, а ведешь себя как персонаж Доде, ну вылитый - Тартарен из Тараскона. В тросточке, стало быть шпага, а в "левом кармане кастет"?
- А ты забывчивым становишься, Николай. Запамятовал, что-ли, как в Харькове до избиений студентов-академистов и угроз убийств доходило. А сейчас близятся времена пострашнее.