Плача от смеха, Женкай крикнул ему сверху:
— Мойся, помесь гиены и навозной мухи! От твоей вони уже лошади беситься начали. Мойся, а то я в самом деле утоплю тебя!
Ему опустили мыло в ведре; всхлипывая, Толстый Юрам принялся судорожными движениями оттирать грязь, пока Женкай виртуозно издевался над грязнулей. Вскоре он устал, но испытания Юрама на этом не закончились: теперь он стал мишенью для молодых рабынь, будто соревновавшихся в меткости колкостей.
Ксантив хохотал вместе со всеми. Приученный к чистоте с детства, он никогда не оказывался в положении Юрама, вынужденного публично отмываться и стирать свою одежду, а потому мог по достоинству оценить находчивость и чувство юмора Женкая, придумавшего такой замечательный способ борьбы с грязью.
Олака прислонилась мягким плечом к Ксантиву, одарила его жарким взглядом. Будто почувствовав это движение, Аврелий повернул голову, гадко ухмыльнулся:
— Ксантив, а ты знаешь, что я вчера слышал?
Ксантив только поднял глаза к небу. Дети, обожавшие «своего» Ксантива, естественно, ревновали его решительно ко всем, и Аврелий явно не собирался сказать ничего хорошего по адресу Олаки.
— Ты потом мне это скажешь, ладно? — попробовал урезонить его Ксантив.
— Не-ет, ты послушай, — упрямо гнул свое Аврелий. — Я вчера слышал, как Олака плакалась Женкаю! Она ему сказала, что если он не прикажет тебе прийти ночью в ее комнату, то она утопится в этой речке. А он ей ответил, — Аврелий давился от смеха, — он ей сказал, что если она не прекратит топить его в слезах, то он выдаст ее замуж за Толстого Юрама! — он звонко рассмеялся и, показывая пальцем на бултыхавшегося в мутной воде раба, добавил: — И пусть она его моет!
Щеки Олаки покрылись пурпурным румянцем. Ксантив вздохнул и терпеливо объяснил:
— Аврелий, во-первых, чужие разговоры подслушивают только очень дурно воспитанные и очень нехорошие люди. Во-вторых, нельзя смеяться над любовью. Любовь — это святое чувство, которое людям подарили Боги. И они сделали это вовсе не для того, чтобы мальчики вроде тебя посмеивались над этим.
Найрам, с деланно серьезным лицом, неожиданно прислонился к Аврелию, томно закатил глаза, передразнивая Олаку. Остальные прыснули. Аврелий дал Найраму подзатыльник и сурово сказал:
— Ты слышал, что сказал Ксантив? Смеяться над святым — все равно, что смеяться над Богами.
Найрам обиженно посмотрел на старшего брата, взъерошил волосы на затылке, но ничего не сказал. Яния тоненько и жалобно спросила:
— Ксантив, а если ты женишься на Олаке, ты будешь спать только с ней? И не будешь приходить к нам ночью?