— Конечно! — ответил Найрам быстрее, чем Ксантив успел открыть рот. Ведь у тебя нет таких грудей, как у Олаки. Ты даже не знаешь, как надо целоваться по-взрослому. Конечно, он будет спать с ней!
— Зато ты все знаешь! — сказал Ксантив, пряча невольную улыбку. — И как целуются «по-взрослому», и что мне нравится в женщинах. Все вызнал! Только, Найрам, мужчины любят женщин совсем не за то, что ты сказал.
— А за что? — деловито спросил Найрам.
— За их душу. И за то, что они есть рядом с нами.
— Вот! — торжествующе выпалила Яния. Подошла к Ксантиву, недовольно отпихнула Олаку, обвила тонкими ручонками его талию. — Я скажу отцу, и он не разрешит тебе жениться на Олаке. Потом я вырасту, и ты женишься на мне.
— Нет, Яния, этого не будет, — твердо сказал Ксантив. — Это невозможно. Как говорит Женкай, мы принадлежим к разным породам людей.
— Невозможно потому, что ты — раб? Да? А тогда я скажу отцу, и он освободит тебя!
Ксантив усмехнулся — как у них все по-детски просто.
— Яния, а если твои сестренки тоже захотят за меня замуж?
— Они еще маленькие, — вполне резонно заметила та.
— Но ведь и тебе пока только десять лет. А сестренки быстро вырастут.
— А я первая буду большой! — нашлась Яния.
— Не первая, — сказал Найрам. — Еще Илона. Она уже большая.
— Да, Илона… — мрачно протянул Аврелий. — Илона — главная во дворце. Она главнее, чем отец. Как она скажет, так и будет. Хорошо, что она не хочет замуж за Ксантива.
Почему-то при упоминании старшей сестры дети разом погрустнели.
— Смотрите, Толстого Юрама вытаскивают, — отвлек их Ксантив.
Юрам трясся крупной дрожью. Вцепившись в веревку, он с ужасом глядел на оставшуюся внизу воду.
— По-моему, он теперь и близко к воде не подойдет, — сказала Олака. Побоится, что Женкай подойдет сзади и утопит его.
Будто услышав ее слова, Женкай обернулся. Сверлящий взгляд его маленьких глаз упал на Ксантива, пронзительный голосок перекрыл общий шум:
— А, Ксантив! Ты-то мне и нужен.
— Я чистый! — смеясь, ответил Ксантив. — В «купании» необходимости нет.
Он давно привык к тому, что за угрожающим тоном управителя редко скрывалась реальная угроза.
— И Аврелий здесь, — сказал Женкай, подойдя ближе.
— И я чистый, — в тон Ксантиву ответил Аврелий. — Мы только что плавали, у меня еще волосы мокрые.
— Я вижу! Аврелий, а почему ты отказался стричь волосы? Хочешь с длинными кудрями ходить? Или на Ксантива смотришь? Ну так ему положено — он бывший монах. А ты должен стричься.
Действительно, длинные, до плеч, пепельные волосы Ксантива были его отличием как воспитанника Энканоса. Но откуда об этом стало известно Женкаю? Ведь Ксантив с того момента, как на его шее впервые заклепали рабский ошейник, никому не говорил, кем были его наставники.