– Сергей Евгеньич, – перебил старую дуру Герман. – Вы мне вроде сказать что-то хотели. Говорите, да я отползу. Спать охота.
– Спать?!! – взвизгнула Люля, вскакивая с места. – Вы слышали?! И вы этого, простите, отморозка еще защищаете?! Спать! Человек погиб – а ему спать!
– Любовь Леонидовна…
Евгеньич так визжать не умел. И Вадя не умел. Поэтому тетка ни его, ни Вадю не услышала.
Подскочила к Герману, мотая перед носом пальцем.
– Ты… Да как ты… Ведь это из-за твоих зверенышей… По твоей вине…
Евгеньич тоже подбежал, неловко обнял ее, бормоча: «Люба, ну что ты, ну при чем тут он, ну они же, в сущности, все еще дети, успокойся, пожалуйста…»
И вот тут Герман не выдержал. «Все еще дети» доконало.
Он знал о себе, что вспыльчив, и старался это перебарывать, Люле на ее подковырки огрызался, если силы были, если не было – тупо отмалчивался. А сейчас реально взбесился.
Взрослые, тоже, нашлись! Если уж даже Евгеньич – лучший из этих людей – не понимает…
– Да, звери! – рявкнул Герман. – Да, отморозки! А я – главный зверь и отморозок! И мы – звери, грубые и жестокие – научились жить там, где вы – умные и гуманные – без своего Бункера выжить не сможете!
Дура Леонидовна что-то крякала, Евгеньич бормотал – Герман не слушал. Его несло. Наболело.
– Человек у них погиб! – орал он. – Один человек! Всего – один! И то – дурак потому что… А сколько этих самых зверенышей у меня на руках умерло, вы знаете?! И скольких я спас от смерти, потому что вовремя дал пинка – знаете?! Да если б я им морали читал, вместо того, чтобы пинать, сейчас половины бы не досчитался! И если б на этого вашего Васю нашелся такой, как я – чтобы вовремя в лоб дать, чтобы он в укрытии сидел, а не перся по закату – живой бы остался. По мне – так пусть ходят битые, зато ходят! И они, между прочим, мою науку хорошо запомнили. Из них ни одному в голову бы не пришло на закате хоть нос из-за двери высунуть! Они тупо не понимают, как это можно не понимать, и так по-идиотски погибнуть. Пашка, пацан сопливый, до дома доскакал – на метр с маршрута не сбился! Ни царапины! А вы, два взрослых мужика, даже не поняли, что выходить еще рано! Моих зверенышей обвиняете… Которые вас кормят, между прочим! И, между прочим, прекрасно чувствуют, как вы тут к ним относитесь.
Герман остановился, переводя дыхание, и услышал голос Григория – бункерного врача. Тот, оказывается, давно стоял рядом.
– Герман! Прекрати истерику. – Белые пальцы доктора твердо вцепились в его бурое плечо. – Ты рехнулся, командир? Ты что несешь-то? Евгеньич и без того места себе не находит… Ты думаешь, он не понимает?