Лукерья не знала, кто в нее стрелял. На второй день у нее собрались члены ревкома. Семен явился последним. Бросил на стол шапку, тяжело сел на табуретку
— Всех гадов обошел, — глухо сказал он. — Думал, распознаю, которая сволочь. Ничего не заметил, не выдает себя, гнида... Надо сыскать, беда, если в селе такая тварь завелась.
— Лука стрелял, — решительно проговорила Фрося. — Кого хошь убьет, глазом не моргнет. Заарестовать его, а то и еще натворит.
Ведеркин тоже потребовал снова арестовать Луку.
— Ежели его убрать, — сказал он, — жизня сразу станет куда спокойнее. Лука баламутит, от него вред.
Лукерья тяжело проговорила:
— Нельзя Луку так трогать. Будет как прошлый раз... Не пойманный — не вор... А уж изловим, — глаза у нее сверкнули. — А уж изловим — не пощадим. Я что думаю: мы живем в одном селе. Здесь родились, выросли, а людей знаем мало... Сидим, ломаем голову: кто стрелял... А он, может, снова за кустом, с обрезом...
— На всех нас пули отлиты, — мрачно произнес Ведеркин. — Последние денечки доживаем на божьем свете.
— Ты чего, паря? — резко перебила его Лукерья. — Струсил? И нас пужаешь?
— Не струсил, — так же мрачно ответил Ведеркин. — И не пужаю. Чего мне пужать? Дело говорю: надо заарестовать Луку, чтобы боле не пакостил. Или...
— Что?
— А ничего. Брюхо у меня разболелось. Видно, с капусты, кислой капусты поел... Пойду, однако. В кишках режет.
Он взялся за шапку.
— Постой, Ведеркин, — остановил его Семен.
— Нечего мне стоять. Хвораю.
Он резко хлопнул дверью.
Обстановка в селе накалялась. Ночью кто-то изувечил топором сеялку, купленную на мирские деньги. Поймали с поджогом Андрея Сидорова: пытался подпалить амбар с зерном, отобранным у кулаков.
Сидорова отвезли в город, засадили в тюрьму. Его крикливая баба через несколько дней погрузила свое добро на две телеги, забила досками окна и двери, собралась уезжать в свою деревню — она была родом из Емелиных Ключей. Тут к ней подошла Лукерья.
— Совсем уезжаете, что ли?
— А тебе чаво? — со злостью взвизгнула Сидориха. — На чужую беду зыркать заявилась? Катись отседова.
— Да мне что, — усмехнулась Лукерья. — Подумала просто, ежели совсем уезжаете, может, избу продадите. А так — скатертью дорога.
— Не покупать ли собралась? — поспокойнее спросила Сидориха. — У тебя, поди, и денег нету.
— Не продадите, так реквизируем. Это мы запросто.
— Не с собой же везти. Мужика моего безвинного выпустят, как Луку Кузьмича отпустили, мы все одно не станем жить в вашем проклятущем селе, пропади вы с ним пропадом.
Лукерья купила избу для ревкома. Семен и Петр прибили над крыльцом красный флаг. На другой день Луша, Фрося и девушки, только вступившие в комсомол, выскребли полы в избе, побелили стены, вымыли окна.