— Спаси господи, страх какой... Пошто не верите? Оружие и по сей день в подвале. Ключ у попа... Какая тут напраслина. Не с крыльями винтовки, не сами прилетели. Не ангелы принесли. — Василий поправил шапку. — Ну, я пойду. Пора мне, корова еще не подоена. Ох, жизня одинокая, бессемейная...
В дверях он остановился, сказал:
— Семеновскими прокламациями народ сомущал батюшка Амвросий. Гидру восхвалял. Те прокламации у него за киотом, с правой стороны. За образом Николая угодника. — Он помялся немного, стащил с головы шапку. — Не по силам мне говорить такое на пастыря нашего. Ох, тяжело... С любовью и верою внимал словам его. Хоть и отрекся он от храма Христова, одной мы с ним православной веры.
Василий низко поклонился.
— Не сказывайте никому, что я вам поведал. Все, как на духу... Не мешкайте, не упустите хитрого ворога, змею подколодную.
Ночью в избе Лукерьи снова состоялось срочное заседание ревкома.
Улусники пригнали табун поутру. Кони были добрые, даже не верилось, что они после долгой зимы. Мужики похлопывали малорослых, гривастых лошадок по крутым бокам, переговаривались:
— Гладкая кобылка. Быдто на одних калачах взросла.
— У бурят кони завсегда справные.
— Первеющее ихнее богатство.
— Вишь, как выходит: самым дорогим поделились.
К мужикам подошел Нефед, спросил закурить. Свернул цыгарку, пыхнул раз-другой, рассмеялся:
— Эва, радость какая: веселися, святая Русь — у бурят кони гладкие! — Он сплюнул, скривил рот — А нам от того что? Да пущай они разом передохнут вместе со своими хозяевами.
— Не заедайся, Нефед, — оборвал его бородатый Ведеркин. — За такую помогу надо в ножки бурятам поклониться.
Нефед расхохотался еще пуще.
— Помога?! А как ты, — спросил он, давясь от смеха, — а как ты на этой кобыле пахать станешь? Она же по-русски не соображает. Ты ей тпру, а она вскачь. Ты ее сюда воротишь, а она эвон куды прет. Ну, чего бельма выкатил? Одно тебе осталось, — Нефед поднял ногу в тяжелом, кованом сапоге, со всей мочи двинул кобылку в бок. — Вот таким манером.
Мужики, которые были там, медленно двинулись на Нефеда. У кого в руках палка, у кого уздечка, у кого ременной кнут... Нефед испуганно попятился, запнулся за камень, упал.
Его били молчком. Нефед открыл рот, чтобы закричать, но не посмел, только застонал, зажал руками голову, спрятал лицо. Мужики опомнились, когда кто-то чужой властно гаркнул:
— Стой! Ума решились!
Над Нефедом, который лежал, раскинув руки, стояли два верховых милиционера, с ними Семен, тоже на лошади.
— Пошто самоуправство творите? — строго спросил старший, соскакивая с седла. — А ну, затащите его в избу.