— Хороший сыночек, — Василий улыбнулся. — Теперя настоящая жизня пойдет.
Антонида почувствовала вдруг, как что-то вроде шевельнулось в ней к этому человеку — что-то теплое, светлое. Захотелось услышать от него ласковое слово. Сгорая от непонятного, трепетного стыда, она откинула в сторону одеяло, тихо проговорила:
— Посмотри, какая я тоненькая. Тоненькая-тоненькая... И легкая-легкая...
А солнце уже скрылось, в душе Василия опять легли холодные тени. Он отвернулся, безразлично сказал:
— Я на диване лягу. Умаялся...
Он перепрятал мешочек с золотом, лег, но всю ночь не смог сомкнуть глаз. Чуть забудется, мерещится Спиридон — щелкает белыми челюстями, таращит пустые глазницы, налезает... Василий просыпался в поту, дрожал. Ему было страшно. В голове больно колотилась тревога: как понять все, что случилось в Никишкиной пади? Подошел к Спиридону, забрать свой кортик, а кортика и нету, только дырка в гнилой рубахе. «Кто-то унес кортик, — как в бреду бормотал Василий, метался на жестком диване, — Кто-то был в Никишкиной пади, мыл золото, я следы видел, чужое кострище. Натакался, гад, на мое богачество, подбирается к моей жизни. Господи, да что же это? Страх какой... Спаси, господи, вразуми... Не дай погибнуть... Возблагодарю тебя, господи...»
Он закрыл глаза, и снова перед ним появился Спиридон.
Утром Василий вытопил просторную поповскую баню, напарился на жарком полке березовым пахучим веником, переоделся в чистое, выпустил из бани пар, и снова затопил, налил в чан воды. Когда вода забурлила ключом, принес плитку китайского чая, отломил половину, раскрошил, бросил в чан. «Какой наваристый, — вздохнул он, помешивая веселкой. — Хоть из блюдца хлебай».
Василий готовился варить панты изюбря, которые привез из тайги. Поросшие мягкой, шелковистой шерсткой, наполненные кровью, рога лежали в завозне — развилистые, о четырех отростках. В городе за такие дорого платят...
Он с недавних пор стал замечать за собой неладное — глаза совсем потускнели, таращатся, как у филина. Во всем теле слабость, изнеможение, ноги не держат. Бывало, в голову забредали проказливые мыслишки, а теперь и сидеть рядом с бабой неохота... Рано бы, в сорок два года, при молодой-то жене...
Во дворе стояло корыто с помоями — кормить свиней. Василий заметил возле вонючую лужицу: из корыта тоненькой клейкой струйкой вытекала закисшая, зеленоватая жижа. «Прохудилось, — подумал он, — надо заткнуть дырку, а то все выбежит». Странно устроен человек — Василий смотрел на корыто с помоями, а в голову пришла думка, что вот так же тоненькой, незаметной струйкой из него самого уходит жизнь. «Истечение жизни, — подумал он. — Надо заткнуть дырку, а то жизня вся повыбежит...»