— Ты ведь сама знаешь, почему. И сейчас опять лукавишь. Тебе многое позволено.
— Потому что я наполовину человек и потому что твой ребенок, конечно. В первую очередь из-за этого, не пытаются присвоить мне статус биообъекта и не помещают пожизненно в карантин, как-то пытались проделать с мамой. Если Ждана родит шан-та, у них появится новый подопытный кролик. Возможно, только возможно, тогда они оставят в покое меня.
— Тебе должно быть стыдно, — суше, чем мог бы, произнес отец.
Янат пожала плечами. Ей было больно обсуждать эту тему. Не только за себя. За всех них.
— Папа, — попыталась она сменить тему, — я связалась с тобой не для того, чтобы выяснять отношения.
Ее известный отец, в прошлом инспектор межгалактической службы Богдан Янат, человек, снявший с планеты Янус неконтактный статус и женатый на инопланетянке-аборигенке, медлил с ответом:
— У Жданы есть дефектный ген и, по словам ученых, он гарантирует проблемы ее детям с вероятностью девяносто восемь процентов. Так что никто из них не посетит Янус в ближайшие годы. К тому же, у нее человеческий генотип. А для исследований им необходим тип шан-та. О ребенке пока мало что известно. Он слишком маленький, чтобы с уверенностью говорить о его наследственности. Ты единственная в своем роде, пока. Янат, меня удивляет, с такой легкостью ты в таком тоне говоришь о своей сестре и ее ребенке. Они часть твоей семьи.
Ей стало стыдно. Правда, лишь на мгновение:
— Я помню об этом. Правда. Эта злость не на них, ты же знаешь, — она попыталась сгладить собственную резкость в присущей ей манере. — Надеюсь, карапуз Жданы никогда не попадет в скользкие лапы ученых. Скажи маме, пожалуйста, что я люблю их всех и скучаю.
Янат на секунду прижала ладонь к губам, а затем легонько махнула пальцами в сторону экрана:
— Я приеду после этого задания, обещаю. Но не Эзарус, лучше, если мы сначала пересечемся на Янусе, у деда.
— Какого задания?
Янат с запоздалым удивлением поняла, что хватка то у отца по-прежнему железная. Он либо уже знал что-то еще, либо безошибочно вычислил в ее голосе нужные ударения.
— Ты помнишь Ингу? — спросила она.
Отец откинулся в кресле и прищурился. Его пальцы постукивали по столу, по ту сторону экрана, а Янат по эту, почувствовала в его движениях и мимике воинственный настрой. С чего вдруг, интересно? Он всегда показывал свое отношение к ее профессии однозначно — внешним неодобрением.
«Риски слишком высоки», — как-то сказал он, — «а ты мой ребенок. Мне просто не может быть все равно». Но, тем не менее, в эту часть ее жизни отец не вмешался ни разу: