— Мы не разговариваем с ними, не касаемся. Приносим дары и забираем послания. Наша благодарность за их жертву. Изгнание не наказание, это участь. Те, кому выпало несчастье вести человека до поселения отмечены печатью земли. Если останутся в городах, навредят другим. В поселении человеков они живут отдельно, сами по себе.
Ян оценил монолог. Это была целая речь в сравнении с их прежним обменом короткими фразами. Он старался быть мягким и доброжелательным. Понимал, что если резким словом обидит или напугает навью, их хрупкое перемирие разобьется как стекло и она снова замолчит.
Аборигенка задумчиво добавила:
— Я ведь уже спасала твою жизнь один раз. Когда вы с Желтокожим тонули в озере. Ты больше доверял мне тогда. Нам пришлось использовать отраву. Горе превращает умного человека в глупца. Тогда, попытавшись сбежать, ты бы погиб, а меня нигде бы не приняли. Теперь я верю, ты хочешь выжить. — Ее чуть навыкате влажные глаза, заблестели сильнее.
— И раньше хотел, — нахмурился Янат.
— Не знаю, — тихо ответила аборигенка, устраиваясь возле лодки и осторожно высыпая улиток на камни. — Смерть друга. Ты словно потерял голову. Я задам вопрос?
— Конечно, — сказал Ян.
Навья достала из сумки плоскую миску и стала осколком камня разбивать ракушки. Получалось у нее это ловко и аккуратно. Бежевые шарики улиток она складывала в миску. Аборигенка так долго молчала, что Янат решил, она передумала задавать вопросы. Он наблюдал за ее движениями, понимая, что пытается побороть чувство отвращения к незнакомой и неаппетитной пище. Но голод не тетка, а жрать ему хотелось неимоверно.
Горка очищенных улиток в миске росла. Рука навьи методично поднималась и опускалась. Ян понимал, он снова поддается эмоциям, хотя делать этого категорически нельзя, но удержать в узде раздражение было непросто. Он вспоминал о кошмарах, о чувстве беспомощности и дурноте, думал о жестокости тех, кто убил его друга и даже не попытался оправдаться, объяснить, что случилось. Ему захотелось взять осколок камня и треснуть по голове навью. Он почти увидел, как делает это, и вдруг наваждение рассеял ее тихий голос:
— Полегчало?
— Ты наводишь мороки? — рявкнул Янат, вскакивая и отступая на шаг назад.
— Я говорила с землей. Если бы меня не изгнали, то стала бы илье, — навья взяла из сумки чашку и набрала воды из озера, затем, снова порылась в бездонных плетенных недрах и насыпала в воду серый порошок, — но земля решила иначе. И я не хочу, чтобы ты действительно стукнул меня по голове камнем.
Аборигенка вылила получившуюся кашицу в миску и стала перемешивать с улитками. Янат сел на каменную плиту, скрестив руки на груди. Он вынужденно признал, что аборигенка в данной ситуации ведет себя умнее, чем он, представитель развитой цивилизации, позволяя ему спустить раздражение, но при этом никому не причинить вреда.