Вернулась Галя со мхом и листиками малины. Она принесла ещё и молодой подорожник, кто знает, где и как найденный на болоте. Горька распотрошил аккуратно охотничий патрон, высыпав зеленоватый порох на один из листьев подорожника.
— Всё готово? — отрывисто спросила Люська. — Подержите-ка его.
— Не надо, — ответил Дик. — Не хочу. Да я не буду дёргаться. Только Маш… ты меня за руку держи. а ты, Олмер, спой что-нибудь, если можно.
Он прикрыл глаза. Машка, сидевшая рядом, тут же взяла руку англосакса в свои ладони и сжала.
— Прощай, позабудь — и не обессудь,
А письма сожги, как мост.
Да будет мужественным твой путь,
Да будет он прям и прост!
[11]— раздался негромкий, суровый не по возрасту, голос Олмера.
Уверенным движением скальпеля девушка сделала небольшой, но глубокий надрез через вздувшуюся рану. Лицо Дика обсыпал пот, но он не издал ни звука и ни мускулом не двинул. Только открыл глаза и улыбнулся Машке — та ответила улыбкой, куда более жалкой, чем у Дика…
— Да будет во тьме для тебя гореть
Звёздная мишура,
Да будет надежда ладони греть
У твоего костра!
Сашка, сосредоточенно хмурясь, раздвинул края разреза. Люська точным движением пинцета извлекла из пузырящейся крови деформированную пулю, бросила её в сторону.
— Да будут метели, снега и дожди,
Да бешеный рёв огня!
Да будет удач у тебя впереди
Больше, чем у меня!
— Иглу.
— Очень больно? — кусая губы, спросила Машка. Дик покачал головой, улыбнулся:
— Нет.
Разрез Люська зашила аккуратными стежками биошёлка, потом присыпала порохом. Тут Дик не выдержал — зажмурился, уперся затылком в землю, выдохнул:
— А-а-ах-х…
— Тише, тише, родненький мой, дорогой мой, — Машка начала быстро целовать его лицо — закрытые дрожащие веки, плотно сжатые губы, мокрый лоб…
— Да будет могуч и прекрасен бой,
Кипящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой,
Может быть, по пути!
Обложив зашитую рану мхом, девушка прикрыла её мятым подорожником и завязала головной повязкой Горьки.
— Всё. Дайте ему кипятка на малине и укутайте потеплей, — Люська перешла к Нине.
— Саш, — Олмер незаметно подавал сигналы командиру. Тот кивнул:
— Чего тебе? Вне очереди тянешьмя?
— Слушай, — мальчишка понизил голос, — ты сам из меня эту дрянь не можешь вытащить?
— Я не хирург, — напомнил Сашка. — Даже не тренировался.
Лицо германца стало несчастным. Сашка присвистнул:
— А, понятно. Сто раз же и она тебя голым видела, и ты её.
— Ну… — Олмер дрожаще вздохнул. — Ну, одно дело видеть… а другое… — он печально посмотрел через плечо вниз.
— Ладно, — махнул рукой Сашка, — переворачивайся и терпи, если так…