— Тоже композитор?
— Не совсем. Конечно, он что-то пишет. Но, скорее, он все же исполнитель, а еще точнее, администратор. Простите, сейчас это называется «продюсер». Он директорствует в нескольких музыкальных коллективах, и сам, насколько мне известно, уже не выступает.
Мирошкин поблагодарил и церемонно откланялся. «Мане, говорите? Пикассо?» — бормотал он, направляясь к следственной бригаде.
— Игорь Сергеевич, поехали? Тело увезли, криминалисты работу закончили. Гриша все что можно собрал. — Никита от нетерпения переминался у машины.
— Рано, — коротко бросил капитан. — Вот что: я сейчас еще раз побеседую с Барановской, а вы опросите персонал — кто приезжал к покойному в гости, с кем он общался и так далее.
— Войдите, — пригласил нелюбезный голос, и Мирошкин протиснулся в тесный коридор.
Пока было не очень ясно, какая манера лучше подойдет для разговора с Агнессой Барановской.
Дочь знаменитого композитора с таким необычным красивым именем должна была, на его взгляд, выглядеть иначе. Ладно, пусть не красавица, но это просто пугало какое-то.
— Что, не нравлюсь? — Барановская как будто читала его мысли. — Да, не Брижит Бардо. В моей жизни все как в сказке. В злой сказке. — Она криво усмехнулась и подняла голову от своих бумаг. — Отец был талантлив, мать красива, а я лицом пошла в отца, а талантами — в мамочку. Получилась уродливая бездарность.
От такой откровенности Мирошкин растерялся.
— Но все это давно не важно. — Барановская закурила. — Так что вы хотели?
Капитан откашлялся.
— Мне стало известно, что ваш брат был владельцем весьма ценной коллекции произведений искусства.
— В некотором роде.
— Не понял.
— После смерти отца коллекция действительно продолжала храниться в квартире, где жили Лариса с Владом. Лариса — это вторая жена отца, — с кислой миной пояснила Барановская. — Фактически коллекция принадлежит всей семье — мне, Владиславу и Леониду в равных долях. Так что да, Владу она тоже принадлежала. Одна из лучших частных коллекций в Петербурге. На момент гибели отца — одна из лучших в стране.
— Теперь, после смерти Владислава Юрьевича, его доля перейдет в вашу собственность?
— Вероятно. Или будет поделена между мною и Леней. Если, конечно, Влад не завещал ее какому-нибудь музею. — Барановская равнодушно выпустила дым. — Поймите, мне сорок девять лет. Большая и лучшая часть жизни позади. Перевезти картины в собственную квартиру и любоваться ими зимними вечерами — такая перспектива меня занимает мало.
— Кого еще интересовала ваша коллекция? Может быть, не вся, а отдельные работы?