Зимовей придвинулся ближе, не опуская протянутой руки.
— Пора. Настало время завершить наш танец, Владычица!
Стоило ей взглянуть в его глаза, и мысли разбежались, оставив в голове белую пустоту, словно поле нетронутого снега.
— А-а-а-айййи-и-и-и!
Дверь старого домишки госпожи Вероломны распахнулась, и оттуда выскочило… нечто. Увязая в снегу, оно бросилось прямо к ним.
Это была ведьма, никаких сомнений. На ней — а это, наверное, была она, хотя некоторые создания настолько ужасны, что уже всё равно, как к ним обращаться, — на ней красовалась остроконечная шляпа, и узкая тулья извивалась, будто змея. Из-под шляпы торчали всклокоченные сальные патлы, с них что-то капало. Лицо ведьмы выглядело и вовсе кошмарно — уродливое, жуткого зелёного цвета. И руки со зловещими чёрными ногтями были тоже зелёные.
Тиффани застыла, уставившись на неё во все глаза. Зимовей застыл. Люди застыли.
Когда ужасная завывающая тварь подбежала ближе, стали видны подробности вроде гнилых коричневых зубов и бородавок. Множества бородавок. Даже на бородавках, которые росли на бородавках, росли бородавки.
Аннаграмма купила всё, что только можно. Тиффани чуть не рассмеялась, несмотря на весь ужас положения, но тут Зимовей схватил её за руку…
И ведьма тряхнула его за плечо:
— Немедленно отвяжись от неё, ты! Да как ты смеешь! Я ведьма, чтоб ты знал!
Голос Аннаграммы и в мирное-то время не особенно ласкал слух, а уж когда она пугалась или злилась, превращался в пронзительный вой, который вонзался прямо в мозг.
— Отпусти её, я сказала! — завопила Аннаграмма, и Зимовей окаменел, будто оглушённый.
Визг взвинченной Аннаграммы — слишком тяжёлое испытание для того, кто совсем недавно научился слышать ушами.
— Отпусти её! — И она метнула в него огненный шар.
Шар не коснулся Зимовея. Возможно, Аннаграмма в него и не целилась. Чтобы остановить большинство людей, вполне достаточно, если шар горящего газа пролетит поблизости. Но большинство людей не тают.
У Зимовея отвалилась нога.
Позже, в дороге, сражаясь со снегом и ветром, Тиффани гадала, как был устроен Зимовей. Он состоял из снега, но сумел заставить снег двигаться и говорить. А значит, ему приходилось постоянно об этом думать. Только так. Людям нет нужды каждую минуту держать в голове своё тело, потому что тело и само знает, какое оно и что ему делать. А снег не умеет даже стоять прямо.
Аннаграмма сверлила Зимовея сердитым взглядом, словно он чем-то крепко ей насолил.
Он растерянно огляделся, по груди пошли трещины… и он рассыпался, осел горкой сверкающего снега.
Снег с неба пошёл сильнее, будто кто-то принялся вытряхивать облака.