Она самая первая побежала на пляж. Это чтобы других не смущать и самой не смущаться. Она прибежала на берег-коридор, и оказалось, что на нем совсем людей нет. Она обрадовалась и стала искать укромное местечко, будто пописать хотела.
Там скалы небольшие были, прямо из моря на берег шли, продолжение, отколотые куски островка недалеко от берега. Синеаст еще говорил, что там и свое время нацисты находились и можно найти что-нибудь нацистское. Но девушка не побежала искать — она разложила большое полотенце и села на него в своем платье-рубахе. А под ним у нее только желтые трусики. Вот дура-то. Чего же она купальник не надела? Да вот, она хотела попробовать поджарить на солнышке свои пятнышки, думала, может, они загорят и видны не будут. Дура, конечно, ничего они не загорят, зря старается. Но она стащили с себя платье-рубаху и легла… на живот. Тоже непонятно. Но это она, опять же, опробовала состояние лежать на пляже голой. Трусики не считаются, потому что это какие-то веревочки, а не трусы.
Полежала она так на животе, и очень ей хорошо стало. Агреябль, как синеаст говорил, раз пять за завтраком сказал. И вот лежит она себе, а солнце ее жарит, и она то одной стороной лица повернется, то другой. А глаза закрыты. И она в этом своем огненном театре представляет картины другого отпуска, Ненормальная, конечно. Надо сказать, что в этой девушке наверняка была азиатская кровь. Так что кожа ее очень хорошо загару поддавалась в отличие от шведской коровы. Полежав полчаса на животе, она могла быть уверена, что спина ее уже хорошо поджарилась, дыма, конечно, не было, но спина уже как сковорода была раскалена, хоть блины пеки. Вот она и стала переворачиваться. А в это время как раз синеаст с писателем идут. И прямо к девушке. Она сразу платьем-рубахой кусочек обожженного живота — хоп! — и накрыла. А писатель, инженер человеческих душ, захихикал: «Закрываешься, ха-ха!»
Можно, конечно, позитивно рассматривать такое его восклицание. Ему, мол, смешно, что девушка закрывается, то есть он не думает, что обожженный живот закрывать надо, а значит, он его не смущает. Да? Семь лет жизни в Америке не сделали из девушки позитивной оптимистки, нет. Она только научилась сок апельсиновый пить и все в кредит покупать. Да еще мыслить большими категориями, все большим представлять и желать — напитки, машины, квартиры, мужчин и то, что у мужчин. Ну и родилась она в большой стране, а, как известно, за большой страной — большие люди. Это, правда, не русские так о себе, а американцы.
Писатель с синеастом, пошли плавать и делали это очень аккуратно почему-то, как женщины, боящиеся замочить прически. По-лягушачьи. Они не фыркали, не отплевывались, не взмахивали руками в кроле, а разгребали перед собой воду, подтянув подбородки кверху. Тихонечко так поплавали и вышли.