Неужели, семейная жизнь — это капкан, который захлопнулся, и она уже ничегошеньки не изменит в своей жизни? Иногда Вика думала о том, что можно все еще переписать. Ну, испортила паспорт… Ну и что? Мама ей говорила о том, что она найдет еще подходящего ей человека и что она может вернуться домой в любой момент.
Что их связывало? По сути, ничего. И вся жизнь была впереди, все можно было переписать и переиначить. Неужели вся ее большая любовь — лишь первое очарование юности? Губы, скользящие по телу, легко, чуть касаясь влажного атласа… Точно заячий хвостик махнул по коже… Точно промелькнула белка по забору…
Она всегда думала, что брак — это когда живешь как за каменной стеной, когда есть на кого опереться и за спину кого спрятаться, когда чувствуешь во всем поддержку. А тут… Только власть рук и губ, которые, оказалось, могут притягивать и приклеивать тебя сильнее, чем родство душ: как металл на морозе. Оторвать можно только с кровью.
Говорить было не о чем, кроме быта. У него по телевизору — футбол и боевики, у нее — психологические драмы. Если она смотрела кино, а в это время по другому каналу шел хоккей, то он просто переключал канал, не обращая внимания на ее возмущение. Раньше она думала, что так жить она никогда не сможет. Оказалось, что все это вполне возможно. И она даже была почти счастлива.
Она ждала его с работы, с нетерпением поглядывая на часы и прислушиваясь, не хлопнет ли входная дверь. И ничто не шло ей на ум. Поворачивался ключ в замке — и она кидалась в прихожую, точно собака, завидевшая своего хозяина. Тонула в его распахнутых объятиях, чувствуя винный вкус терпкого винограда на своих губах и уплывая по волнам прикосновений. Качалась на волнах, словно выброшенный цветок, пьющий воду, оторванный от корней и от земли, всасывающий ее стеблем, всеми тугими листьями, бархатными лепестками. Казалась себе речной кувшинкой, что живет только в воде и моментально никнет, перенесенная в вазу на столе… Оказывается, ей надо так много нежности, море нежности, океан нежности… Как она раньше могла без них существовать? Уму непостижимо… Обвивает руками и ногами, точно вьюнок, свою опору, чувствуя, что одной уже не вытянуться и не дотянуться до пригревающего солнца.
Неужели это так может быть, что живут два совершенно разных человека рядом и совсем не знают, о чем друг с другом говорить? Это было странное ощущение: жить рядом с человеком, который становится все роднее, и понимать, что ему медведь наступил на ухо? Как так может быть? Она даже не пытается донести до него то, что ее мучает. Знает, что расплещет, когда он оттолкнет протянутую руку: он не поймет ее никогда; замыкается, как в скорлупе, а она даже и не пытается ее пробить: заползает, как черепашка под толстый панцирь с головой, не по годам мудрая черепашка Тортилла.