— Он тогда улыбнулся мне, — продолжила Роми.
— Я помню эту историю.
— То было в Ратингене.
— Ага, я знаю.
— На параде.
— Да, помню.
— Он понял, что я девчонка.
— Непременно.
— И улыбнулся мне.
Я сделала звук погромче, а Роми еще раз припечатала поцелуем губы Себастьяна Зауэра.
— О, Себби!
Себастьян улыбался так, что даже у меня закрались подозрения, что он говорит со мной лично. В то же время сам Себастьян ни с кем не говорил. Речь принадлежала кенигу, и Себастьян передавал ее не от третьего лица, а словно бы кениг управлял им, как чревовещатель куклой.
— Мой Нортланд, когда я вижу, как ты приветствуешь меня, я чувствую гордость.
Я нахмурилась. Разве Нортланд — это мы? Но вспомнив те минуты на балконе, я поняла — да, да, мы. Странные, разобранные на части существа, составляющие Нортланд.
— С каждым годом я вижу, как меняется наша жизнь. Могли ли мы помыслить о технологической революции, которую совершили наши доблестные ученые. Могли ли мы помыслить о достатке, которого достигнем? Наш народ остался после опустошающей войны, на всей земле единственные, мы оказались достойны. Поколение за поколением терпело лишения ради нас, ради того, чтобы мы жили в комфорте и достатке. Я — лишь звено в цепи поколений, и я признаю, что могу сделать только пару шагов к будущему нашего великого народа, и дорога мне выпала намного более легкая, чем моим великим предкам. Они шли сквозь тернии, я же иду по тропе. И пусть наша с вами жизнь — лишь несколько мгновений по сравнению с тем, сколько отмерено Нортланду, мы сделаем все, чтобы оставить нашим детям и внукам лучший мир. Тропа, по которой идем мы, превратится в проторенную дорогу, а через несколько поколений станет магистралью…
Я вдруг выключила телевизор, и красную кнопку нажала с таким остервенением, словно в речи упомянули Эрику Байер, смертельно ее оскорбив.
— Эй! Себби!
— Дрянь какая, — сказала я, разозлившись. В прекрасной, блестящей обертке по имени Себастьян Зауэр, нам скормили очередную медийную сказку о жизни для Нортланда, питающегося своими детьми. От лицемерия сводило зубы, как от излишней сладости.
— Верни Себби!
— Только без слов, — сказала я. Снова включив телевизор, я вдавила кнопку отключения звука, и теперь Себастьян Зауэр представлял собой исключительно красивое зрелище, безо всякой примеси склизкого отвращения.
— Что думаешь? — спросила я у Роми. Она снова поцеловала экран.
— Прекрати, тебя током ударит.
Роми вдруг повернулась, ее светлые глаза чуть грязноватого, как вода в аквариуме, цвета показались мне еще более странными, чем обычно. Взгляд Роми вонзился куда-то мне в шею, и она задумчиво сказала: