— Значит, ты испытала к нему чувства, похожие на те, которые, по-твоему, полагается испытывать к мужчине?
— Я не знаю. Я не испытывала чувств к мужчинам, если только не считать чувство страха. Просто я хотела бы, чтобы все стало как прежде.
— А при каких условиях все могло бы стать как прежде?
Ответа у меня не нашлось. Вопрос был слишком болезненным. Рейнхард, каким я любила его, исчез навсегда. Я не смогла бы узнать его, в нем больше не было ничего моего.
— Мне кажется, любить его — нарциссизм. Я любила его, пока он был беспомощен, и я могла проявить свои лучшие качества. Но думаю, что если бы я не была обязана заботиться о Рейнхарде, если бы это не было вопросом моего существования, я не смогла бы.
— Ты хочешь унизить себя?
— Наверное. Я чувствую боль от того, что его нет рядом. Но у этой боли должно быть рациональное объяснение.
— Ты заметила, в чем обычно состоят твои рациональные объяснения?
— В самообвинениях.
— Как думаешь, что испытывают твои коллеги?
— Они тоже тоскуют. Особенно Лили. Ее подопечный много значил для нее.
— И что бы ты посоветовала им?
Нина не требовала от меня быстрых ответов, но отчего-то мне захотелось выдать что-то сразу.
— Жить дальше.
— Что ты подразумеваешь под этим словосочетанием?
Я вновь прошлась взглядом по полкам с лекарствами. Здесь было все для сокращения страданий. Любой спазм души, любая горячка разума, любая эмоциональная рана — все могло быть вылечено, вырвано, как больной зуб, из сознания. Белые пачки, блестящие буквы, названия, похожие на заклинания, решающие все проблемы.
Я бы посоветовала всем нам, всему Нортланду, взять таблетки с этих полок и принять побольше, чтобы ничего не осталось. И никого.
Я озвучила эту мысль, взгляд Нины не изменился. Она только сказала:
— Ты думаешь, ты ответила на вопрос?
Никаких утвердительных предложений в течении часа, это правило.
— Нет. Я просто не знаю, что такое "жить дальше". Жизнь непрерывна, я не прекращала ее ни на минуту с момента своего появления из двух половых клеток моих родителей.
— Тогда твое задание на дом — подумать над этим.
Значит, час закончился. Нина захлопнула черный блокнот, записи в котором оставались для меня тайной. Интересно, может быть она там в крестики-нолики играет? Или в морской бой? А мы все сидим и думаем, что она записывает правду о нас. Такие одинаковые клиенты, желающие узнать, кто они такие.
Да никто.
— Спасибо, Нина, — сказала я.
Она кивнула мне. Иногда мне безумно хотелось пригласить ее на чашку кофе, но я бы никогда не решилась.
Мы попрощались, и я вышла из подсобки, прошла через затемненную аптеку к освещенному неоном выходу. Мне открылись безрадостные многоэтажные дома, заляпанные вывесками, как пятнами краски.