Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии (Марш) - страница 73

еле различимы. Сделали интубацию, пациент на искусственной вентиляции

легких.

– Погодите секунду, я взгляну на снимок, – сказал я.

Я достал ноутбук с полки, висевшей у кровати, и, положив на колени, несколько

минут ждал, пока через Интернет удастся подключиться к больничной сети. Я

изучил снимок.

– Ничего хорошего ему не светит, не так ли?

– Не светит, – ответил ординатор.

– Вы уже разговаривали с родственниками?

– Еще нет. Он не женат. Есть брат, должен вот-вот прийти.

– Который час?

– Шесть.

– Ну, думаю, мы можем подождать брата.

Если перевести с медицинского жаргона, то речь шла о молодом человеке,

который перенес внутримозговое кровоизлияние (ВМК) из-за артерио-венозного

врожденного порока (АВВП). Это нечто вроде спутанного клубка тонких

кровеносных сосудов, которые часто лопаются и могут вызывать кровотечение в

мозгу. Кровоизлияние затронуло левое полушарие, а также средний мозг,

который помогает нам оставаться в сознании. Мне казалось маловероятным, что

после операции пациент вернется хотя бы к слабому подобию самостоятельной

жизни. Никогда не знаешь наверняка, но я сильно сомневался, что парень придет

в сознание, а тем более снова сможет ходить или говорить. Четыре балла по шкале

Глазго соответствуют глубокой коме. Снимок показал, что внутричерепное

давление достигло критического уровня («На КТ видно много смещений», – так

это сформулировал ординатор). Тот факт, что левый зрачок «лопнул» –

расширился и не реагировал на свет, – свидетельствовал о том, что без операции

пациент скорее всего умрет в течение нескольких часов. Зрачок сузился после

введения препарата под названием «маннитол», который ненадолго снижает

внутричерепное давление. Времени на то, чтобы определиться с дальнейшими

действиями, у нас было мало.

Уснуть у меня не получилось, и через час я отправился на работу. Над южным

Лондоном всходило солнце – ярко-оранжевый свет заглядывал в больничные

окна. Коридоры были пустыми и тихими, как и должно быть ранним утром, но

отделение интенсивной терапии встретило меня привычным шумом и суетой. Все

двенадцать коек были заняты, у медсестер начиналась пересменка, поэтому возле

сестринского поста крутилось много народу. Тут стоял целый лес стоек для

капельниц и шприцевых насосов, а каждую кровать охраняло мониторинговое

оборудование с мигающими экранами. Мониторы наперебой пищали, аппараты

для искусственной вентиляции легких, взявшие на себя заботу о дыхании

пациентов, шипели. Медсестры галдели, передавая своих пациентов сменщицам.

Находящиеся без сознания пациенты неподвижно лежали под белыми