простынями. Во рту у каждого виднелась трубка, подсоединенная к аппарату
искусственной вентиляции легких, в носу – назогастральный зонд, к венам на
руках вели капельницы, а в мочевой пузырь был введен катетер. Кое у кого из
головы торчали дренажные трубки и провода для измерения внутричерепного
давления.
Мой пациент лежал в дальнем углу палаты, а возле его кровати сидел молодой
человек. Я подошел.
– Вы его брат?
– Да.
– Меня зовут Генри Марш, я старший врач, отвечающий за Роба. Давайте
перейдем в кабинет и поговорим.
Мы пожали друг другу руки, пересекли длинную палату и скрылись за дверью
комнатки, в которой я предпочитал сообщать плохие новости. Я махнул рукой
одной из медсестер, чтобы она к нам присоединилась. Появился ординатор,
слегка запыхавшийся.
– Не знал, что вы придете так рано, – сказал он.
Я предложил молодому человеку присесть, а сам сел напротив.
– Нам с вами предстоит тяжелый разговор, – предупредил я.
– Все так плохо? – спросил он, хотя по моему тону уже, наверное, догадался, что
все очень плохо.
– У вашего брата было обширное кровоизлияние в мозг.
– Тот врач, – он кивнул в сторону ординатора, – сказал, что нужна операция.
– Боюсь, все несколько сложнее.
Я принялся объяснять, что, если мы прооперируем больного и тот выживет,
вероятность его возвращения к самостоятельной жизни крайне мала.
– Вы знаете его лучше, чем я. Захотел бы он остаться парализованным до конца
жизни, провести остаток дней в инвалидной коляске?
– Он любил отдыхать на природе, ходить под парусом… у него даже есть яхта.
– Вы хорошо ладили?
– Да. Наши родители умерли, когда мы были маленькими. Мы были лучшими
друзьями.
– Есть ли у него девушка?
– Сейчас нет. Они недавно расстались.
Он сидел, зажав ладони между коленями и уставившись в пол.
Несколько минут мы провели в молчании. Очень важно не заполнять печальные
мгновения пустыми фразами. Это всегда давалось мне с трудом, хотя с годами
стало чуть проще.
– Никаких шансов, говорите? – спросил он через какое-то время, заглянув мне в
глаза.
– Почти никаких. Хотя, если честно, никогда не знаешь наверняка.
Повисла очередная длинная пауза.
– Он бы ни за что не хотел остаться парализованным. Он сам как-то говорил об
этом. Он бы предпочел умереть.
Я ничего не ответил.
– Роб – мой лучший друг.
– Думаю, вы приняли правильное решение, – медленно произнес я, хотя никто из
нас пока толком не обозначил, что же это за решение. – Если бы Роб был членом
моей семьи, я бы хотел для него того же. Я повидал много людей с поврежденным
мозгом. Это сложно назвать жизнью.
Итак, решение было принято, и я не стал оперировать Роба. Он умер в тот же день