— Ваше дело — верить мне или не верить, отпустить меня или казнить, — не растерявшись от его угрозы, сказал Гагели. — Каждый из нас преследует свою выгоду, и не мне доказывать вам, что иметь эмиссара при дворе иверской царицы — такое выгодное приобретение для вас, что для этого можно выпустить из неволи совершенно безвинного человека. Сидя в башне со своим слугой, я не принесу вам никакой пользы. Выйдя на свободу, я могу служить посредником между вами и вашими последователями в Иверии и отвести от царицы многие неприятности.
Смелость и убежденность Гагели возымели быстрое и сильное действие на приора. Привыкший к рискованным и опасным решениям Дан-эль-Кебир немедленно оценил все практическое значение вовлечения в свой союз такого члена, как Гагели. Он ничем не рисковал, выпуская пленника на свободу, так как в представлении исмаэлитов вообще никакой свободы в мире не существовало, они везде настигали свои жертвы и убивали их. Напротив, выпустив Гагели, приор мог рассчитывать получить в его лице тайного сторонника, который стал бы содействовать усилению их влияния в Иверии.
Поэтому он, не замедлив, ответил:
— Дарую тебе свободу с твоим слугой. Но прежде чем ты выйдешь от нас, я покажу тебе наш замок и немного ознакомлю с нашим учением.
Он вывел его из темного помещения на высокую террасу, откуда открывался прекрасный вид на далекие Ливанские горы. Замок теперь представлялся Гагели совсем в ином освещении, чем когда они подъезжали к нему с Мелхиседеком. Он обратил внимание на непомерную роскошь отделки, на мрамор и камни, украшавшие стены, на монументальную крепость строения; он много дивился тому, как прочно и недоступно было жилище начальника исмаэлитов, владевшего всеми возвышенными местами Сирии и Персии и носившего гордое название — Владыка гор.
Вдруг Гагели заметил внизу цветущую долину, защищенную со всех сторон высокими горами и такими отвесными утесами, что с них нельзя было спуститься в долину, и все приступы к ней были охраняемы высокими крепостными башнями. Дан-эль-Кебир остановился, сделал знак рукой, и Гагели увидел, как из башен выбросились двое часовых в пропасть и разбились насмерть. На лице Гагели отобразился ужас, а приор равнодушно сказал:
— Ваша царица не имеет подобных послушных слуг, какие по одному ее знаку лишали бы себя жизни. Мы же имеем семьдесят тысяч подобных исполнителей нашей воли, какие с жадностью ищут всякой возможности пожертвовать своей земной жизнью, чтобы удостоиться небесного блаженства.
Гагели хотел сказать, что царица по своему человеколюбию и милосердию никогда не потребует подобного самопожертвования от своих слуг, но тут же решил про себя, что ему нечего вразумлять и учить этих изуверов, а надо скорее вырваться из плена.