Если верить тому, что пишет Мириам — а какой резон ей обманывать? — то подобного рода комментариями напичканы все электронные версии ежедневных газет. Все форумы и все статьи, где обсуждается возвращение Филиппа Петерсена. Это не злая промашка, не единичный случай, а самая настоящая кампания. Меня намереваются смешать с грязью, запятнать мою репутацию.
Мысли мои обратились к человеку, находившемуся где-то здесь, в этом огромном доме. Спокойно, Зара, сказала я сама себе вполголоса. Все эти грязные нападки в Сети. Может, это его рук дело? Есть ли в том хоть какой-нибудь смысл? Вспомни о звонках, о дыхании. Нет, определенно это не он, это решительно исключено. Правда, звонки начались с появления незнакомца. Никак не получалось все это увязать.
Вот уже несколько дней я тщетно пыталась дозвониться до Иоганна и почти впала в отчаяние. В то же время мне постоянно названивал анонимный абонент. И звонки эти наверняка имели связь с происходившими событиями! Но с каким умыслом они совершались? Может, меня хотели запугать? Или наоборот? Предостеречь? Но тогда почему звонивший молчал? Боялся, что я узнаю его голос?
Или ее?
Снова вспомнились комментарии. Накатила волна запоздалого гнева. А что если Лео обо всем узнает? Или соседи? Коллеги? Ученики?
Я схватила вазу, стоявшую на ночном столике, и запустила в стену, та раскололась на большие куски, и я испытала удовлетворение. Ударила ногой по платяному шкафу и почувствовала острую боль. Принялась швырять все, до чего только могла достать: книги, подушки, карандаши. Разбила вдребезги ночник. Я исступленно кричала, извергая накопившийся гнев. Потом села на кровать, этакий сгусток негодования, головной боли и смятенности. И тут наконец-то хлынули слезы.
Сижу на полу, прямо под дверью спальни, и слушаю, как она рыдает.
Всхлипывания очень глубокие, почти театральные. И еще она бросает вещи.
Никак не пойму, чем этот рев вызван: очередная ли это манипуляция в надежде расположить меня к себе, или эта женщина действительно пребывает в смятении. Возможно и то, и другое, но я, конечно, уповаю на второе.
Если это и впрямь минута слабости, мне следовало бы ею воспользоваться.
Теперь вдвойне досадно, что Гримму пришлось меня утешать, и что он еще не располагал никакой полезной информацией.
Внезапная мысль приходит мне в голову. А что если она с собой что-нибудь сделает? Нет, такой поворот желателен сейчас менее всего. По крайней мере пока. Я поднимаюсь, стою перед дверью, потом вскидываю руку, чтобы постучать. Медлю. Снова опускаю руку. Нет. Пусть еще немного поболтается в своих тревогах. Она не вскроет вены и не затянет петлю на шее. Не того нрава.