Филипп возражал, как мог, то и дело высказывался против такой манеры езды, но я игнорировала его мнение. Если бы он не всегда старался настоять на своем, мы уже давно были бы дома, с нашим сыном, а не в этом лесу, чью враждебность я ощущала почти физически.
Мы направлялись домой с озера, некогда принадлежавшего родителям Филиппа, а ныне перешедшего к нам. Романтический вечер. Мы наедине друг с другом. Впервые с самого рождения Лео мы оставили его на всю ночь с няней. Идея Филиппа. Не моя.
Вечер не задался. Мы кружили один вокруг другого, как блуждающие звезды. Один раз Филипп неловко попробовал меня поцеловать, но я отвернулась. Он сказал, что вот уже больше ста дней мы ни разу не целовались, а если точнее — сто пять дней. Подавив желание высмеять его постоянную привычку вести счет дням, я отметила, что поцелуй ровным счетом ничего не означает, ибо это есть лишь биохимический процесс. Партнеры инстинктивно проверяют друг друга на генетическую совместимость, вот и все дела. Филипп молча посмотрел на меня и откупорил вторую бутылку вина.
Мы оба уже изрядно выпили, когда раздался звонок от няни. У Лео поднялась температура, он кричит без остановки, что делать?
Немедленно мы сели в машину.
Разумеется, мы повздорили. Как обычно, ведь со времени первого моего выкидыша Филипп упрекал меня, будто я недостаточно береглась и виновна в том, что мы не сохранили ребенка. Нет никакого сомнения, что его науськала Констанция. В жизни своей не забуду ту минуту, когда он вылил мне все это на голову. Как простить такое?
Я все повторяла, что Лео ни за что нельзя было оставлять одного. Да и вообще, мол, я ничего такого не хотела. Не хотела никакого Date Night[2], никакого «безумного свидания», как выражался Филипп. Бред, по-другому не скажешь. Как будто мне хоть когда-то доставлял удовольствие отдых в этом пошлом доме на озере, где дух Филипповых обозленных родителей по ночам парит над нашей постелью, а днем ухмыляется, подглядывая за нашими ссорами. Где вокруг только лес с его тысячами глаз.
Филипп же возражал: раньше я будто бы радовалась пребыванию на берегу этого озера. А я говорила, мол, все это неправда, раньше я, может, и делала такой вид, но в действительности никогда не переносила дом на озере, как и наш городской особняк с его проклятой ганзейской холодностью, эту холодность теперь уже из меня самой не вытравишь, и этот проклятый бежевый цвет, он так и лезет в глаза отовсюду, этот бежевый кошмар, который Констанция создавала все те годы, что там проживала, а теперь в кошмаре живу я.