— Хорошо, — сказала она. — Наверняка есть еще кто-нибудь, кто помог бы нам… — она помедлила, — разобраться в этом деле.
Я опять подумала о матери Филиппа, единственной родственнице, не считая нас с Лео, но та даже себя в зеркале не узнала бы. Никто больше в голову не приходил. Не было никого, кто знал бы его достаточно близко — ни в семье, ни на работе. Разумеется, имелись коллеги, с которыми он тесно работал. Но сумеют ли они удержать язык за зубами перед журналистами? И вообще, что за бред? Неужели моего слова недостаточно?
Я не отвечала, и Барбара Петри тяжело вздохнула. Кажется, она уже жалела, что пришла. Вдруг у меня во рту скопилась солоноватая слюна.
— Простите, я на секундочку, — прохрипела я.
Барбара Петри и самозванец молчали.
Я выходила из кухни с высоко поднятой головой, но как только скрылась из их поля зрения, как угорелая кинулась в ванную. Захлопнула за собой дверь.
Уже во второй раз за сегодняшний день я опустилась на колени перед унитазом и изрыгнула из себя резкие болезненные фонтаны. Потом сполоснула рот и уставилась на свое отражение, опираясь о край раковины. Глаза мои чернели от ярости.
Не со мной, подумала я. Ведь я уже натерпелась достаточно, и самого разного. Самого разного. Пожалуйста, не со мной.
Расположить к себе других людей — пустяковое дело. Я сижу, согнувшись в три погибели. Так человек делается еще меньше. Не столь устрашающим. Подчеркивается его физическая усталость. Я потираю глаза, как будто они слипаются против моей воли, несколько раз моргаю, потом поднимаю взгляд и бесстрашно улыбаюсь.
Действовать. Избавиться от Барбары Петри, а там видно будет, что дальше.
— Что здесь происходит? — спросила она, понизив голос.
— Моей жене нездоровится, — ответил я неопределенно. — Я думаю, она сегодня пережила большое эмоциональное напряжение. Все, что ей нужно, это немного покоя.
Петри наморщила лоб.
— Похоже, вы не слишком удивлены поведением вашей жены.
— Увы, вы правы, — согласился я с тихим вздохом. — Меня это нисколько не удивляет.
— С ней уже такое случалось?
Я кивнул и уверенно соврал:
— Да. И не раз, к сожалению. Но вы не беспокойтесь. Я знаю, что делать.
Выражение лица у Барбары Петри непроницаемое.
— Я бы не хотела, чтобы вы брали на себя слишком много. Вам и самому нужен покой.
— Со мной все в порядке, — сказал я. — Я только об одном хочу вас попросить: обещайте никому ничего не рассказывать. Мне было бы очень неприятно, и Заре — как только она придет в себя — тем более.
В течение секунды Барбара Петри выдерживала мой умоляющий взгляд, но потом смягчилась.