— С хитрецой, наверно, точнее тут не скажешь, — наконец заявила она. — Для меня так и осталось загадкой, что Филипп в ней нашел.
Кавацки смущенно опустила глаза, но я была уверена — про себя она упивалась, слыша все это. Семейные тайны. Хоть какое-то развлечение.
— С виду мышка даже воды не могла замутить, но мою бдительность она не усыпила ни на секунду, этого ей не удалось. Какой там — я нутром чую, когда человек что-то скрывает. Моя мать всегда говорила: это у меня от отца, а папаша был судьей.
Она откашлялась и, похоже, предалась воспоминаниям.
— Так, значит, ваш отец был судья? — спросила Кавацки, переводя стрелки, как будто только теперь почувствовала щекотливость своего положения.
Я молчала.
Констанция кивнула и продолжила:
— В последнее время я часто слышу голос матери. Перебираю в памяти все, что она говорила, когда я была еще ребенком, это так странно. В последнее время вообще вспоминается многое. Просто приходит в голову, сама не знаю откуда. Слова и запахи юности. Как готовили в водогрейнике чай, как по весне мы, дети, собирали жужжащих семиточечников на счастье, как помогавшая при родах соседка называла себя повитухой. Я прожила счастливое детство. Мама — красавица. Отец — элегантный человек, который иногда…
Тут речь ее прервалась, я посмотрела на Констанцию, увидела нахмуренный лоб.
— На чем я остановилась? — И это был не вопрос, а скорее прелюдия к продолжению.
— Мышка, — сказала я. — Ваша невестка.
В голосе моем звучала жесткость.
Кавацки недвусмысленно закашлялась, но со своей стороны ничего не предприняла. Хотя могла бы тактично удалиться.
Мне было все равно.
— Ах да, мышка, — пришла в себя Констанция. — Когда он впервые привел ее, я, ясное дело, пригляделась к ней повнимательнее. Задавала вопросы, которая, разумеется, задавала бы любая мать. Но Филипп потом утверждал, что я устроила настоящий допрос.
Я ощутила в горле комок горечи. Эта встреча до сих пор во всех подробностях отдавалась во мне болью.
— Когда Филипп — уже позже, точно не знаю, когда — сказал, что хочет на ней жениться, это прозвучало как гром среди ясного неба. Я испытала самый настоящий ужас. И поступила так, как поступил бы мой муж, если бы еще находился среди нас. Я наняла человека и поручила навести справки. И интуиция меня не подвела. Выяснилось, что мышка не совсем в здравом уме. Собрав все доказательства, я в один прекрасный день выложила их Филиппу. Среди прочего — отчет о ее пребывании в психиатрической клинике.
Боже мой!
— Ну и все остальное.
Она все знает.
— Пусть, мол, увидит, на ком собрался жениться. Но он не увидел. Он просто не слушал, смахнул бумаги со стола, сказал, что знать ничего не желает, что он взрослый человек, что доверяет жене, и мне пришлось смириться. Он даже не подумал составить брачный договор. Глупец. И однажды я получила из-за границы открытку. Зара и Филипп Петерсен. Этот брак был позором. Они даже не потрудились соблюсти приличия…