Сыскарь чародейского приказа (Коростышевская) - страница 5

Я надела очки, которые, по меткому замечанию маменьки, нужны мне были, как корове седло. Зрением я обладала превосходным, но решила, что барышне, чей цвет волос соперничает с цветом взбесившейся морковки (матушка и здесь не оставляла меня добрым словом), следует хоть каким аксессуаром подчеркнуть свою деловитость. Потому как эта барышня ехала в столицу работать. И не певицей или белошвейкой, а…

Дверь туалетной комнаты прогнулась, будто в нее пытался вломиться медведь-шатун. Я повернула защелку и едва успела вжаться в стену, чтоб не получить увечий.

— Ну сколько можно там торчать? — крикнула гневно одна из моих попутчиц-хористок. — Битый час жду, когда освободится!

Я сочла ее поведение невежливым и попросту скандальным. Но мы, суфражистки, обязаны хорошо относиться ко всем женщинам без исключения. Ибо они — наши сестры во… Неважно, в чем, после придумаю.

А сестра моя «по полу» тем временем ввалилась в комнату, даже не позволив мне прежде выйти. «Сестра по полу» — как-то не очень… Суть передает, но звучит отвратительно. Надо будет еще подумать над терминологией. Я так и осталась стоять у стены.

Хористочка моей брезгливостью не обладала. Она раскрыла несессер, стала по очереди доставать флакончики, нюхать, душиться за ушами и на сгибах локтей, затем завладела картонкой с пудрой и стала обильно пудриться. Я чихнула.

— Звать как? — строго спросила барышня.

— Геля, — ответила я, давя в себе желание присесть в книксене, поскольку в тоне собеседницы мне послышались маменькины интонации, коим я противостоять не могла.

Хористка была хорошенькой — обладала той самой юной красой, которую не могли скрасть ни вульгарные одежки, ни обилие краски на лице. Моложе меня, лет семнадцати, наверное. Но в ее карих глазах сквозила некая умудренность жизнью, которую я, девочка домашняя и залюбленная, приобрести в свои годы не успела. Барышня хмыкнула, имя мое одобряя:

— А меня — Жозефина.

Я тоже хмыкнула — востроглазая моя попутчица со своими смоляными кудряшками своему псевдониму очень соответствовала.

— Это не прозвание для сцены, — правильно расшифровав изданный мной звук, пояснила барышня. — У меня и в метрике так записано. Родители мои очень синематограф обожали.

— Жозефина и история коварного обольщения? — уточнила я.

Та кивнула.

— А как же тебя родители одну в дорогу-то отпустили, дитятко?

— А чего такого?

— А того, что фильме этой лет пять от силы.

Жозефина дробно рассмеялась:

— Выкупила ты меня, лисица рыжая! Не мое это имя — Матреной кличут. Матрена Ивановна Величкина.

Она степенно поклонилась.