Когда группа взрослых женщин остановилась возле нас, смеясь и звеня бутылками вина, я спросила:
— Каков твой план здесь, Коул?
— Вообще-то, — ответил Коул, — это план Леона.
На это Леон скромно взглянул:
— Я читал об этом на выходных.
Коул согласился:
— Место, где случаются новости. Видимо, они собираются проецировать фильм на другой стороне того мавзолея, — он жестом указал на фон фотографии, — и мы сядем вот так, — он скрестил пальцы на обеих руках, — и посмотрим его.
Белый мавзолей, на котрый он указал был массивным и безликим, идеально для проекции фильма.
— Какой фильм?
Коул подался вперед, выглядя осведомленным. Желание охватило меня.
— «Красавица и Чудовище».
Он ухмыльнулся. Это не был «Красавица и Чудовище» на самом деле.
Я прищурилась.
— Мне не нравится, когда ты зовешь меня чудовищем.
Усмешка Коула была такой замечательной, что это причиняло боль.
Леон вмешался:
— Ребята, может нам стоит найти место, чтобы сесть?
Как только Коул направился вперед вместе с Джереми, София повисла у меня на локте. Она зашептала:
— Ах, Изабел, он такой красивый.
Только из ее уст это прозвучало как «ужасный».
Впереди, парни нашли место без кучи высоких людей, закрывающих обзор. София расстелила одеяло и подала каждому сандвичи, что меня раздражало, но другие не знали, говорить ей или нет. Я смотрела, как она ест, очень медленно и тщательно, отрывая маленькие кусочки так, что она не сделала бы это неправильно, открыв рот. От этого мне хотелось пнуть что-то. Разве она не видела, что остальных не заботило, как она жевала? Как все они готовы были ее полюбить до того, как она протянула им сэндвичи?
Я ожидала (боялась?) увидеть там какой-то алкоголь, но, оказалось, что Джереми был до ужаса буддистом, а Леон бросил пить пять лет назад, Коул тоже воздержался, а мы с Софией были нами.
Коул, сидя рядом со мной, положил свою руку мне на спину, под пиджак. Его пальцы хотели меня и больше ничего. Я безусловно умирала.
— Дать тебе мой жакет? — Леон спросил Софию.
— О, нет, нет, я в порядке, — сказала София, несмотря на то, что совершенно замерзла и Леон сказал это строго по-отечески. Наверное, она даже не помнила, что значит «по-отечески».
— София, — сказала я, убирая сэндвич ото рта. Края хлеба были в красных следах от моей помады. — Если ты не возьмешь жакет этого мужчины, я собираюсь поджечь что-то.
Коул сразу же оживился.
Джереми медленно поднял голову:
— Нет, чувак. Не здесь.
Он сказал это с таким ленивым, приглушенным юмором, что вдруг стало очевидно, что они были в одной группе. Что он, в любом случае, знал Коула с той стороны, с которой не знали фанатки.