В марте задули сухие ветры, подняли пыльные тучи. Потом несколько дней подряд шли проливные дожди.
По просторному больничному двору — не пройти: здесь еще с зимы все перерыто — канавы, траншеи. Глина разбухла и, когда ступаешь по ней, она противно чавкает, словно клещами, захватывает ноги и не хочет отпускать.
— Вот разверзлись хляби небесные, — говорил Гервасий Саввич, заходя утром, как всегда, в приемный покой и здороваясь с тетей Фросей — пожилой санитаркой, с которой был хорошо знаком еще с войны. — Напьется земля по самое горлышко. Будем с хлебом в этом году, Евфросинья Ивановна…
— Хлеба я и по карточке получу, — ответила тетя Фрося. — Хлебом государство меня обеспечивает. Хоть не досыта, а обеспечивает. А вот молоко, мясо…
— Будет хлеб — будет и молоко, и мясо, и колбасы, и все будет.
— Что оно там будет, не знаю, — отвечала тетя Фрося, — а пока на базаре ни до чего не доступиться. Стоит торговка и, сколько язык выговорит, столько и запрашивает. За кило масла половину месячной зарплаты вынь ей и положь. Совсем потеряли совесть, будь они трижды неладные, торговки эти.
— Торговкам совесть ни к чему, — философствовал Гервасий Саввич. — Торговкам не совесть нужна, а ситуация, Евфросинья Ивановна.
— Какая еще там ситуация? — уже ворчала тетя Фрося.
— А такая, — отвечал Гервасий Саввич: — Дороги развезло, с дальних сел привозу нет, вот те, которые ближе, и пользуются случаем, три шкуры дерут. Ну, да это все временное. Потерпим… А весна хорошая. К урожаю весна, Евфросинья Ивановна. Один-два дождика в маю — и с хлебом народ.
Но ни в мае, ни в июне, ни в июле дождей не было. Ветры восточные были, бури пыльные, а дождей — ни одного, как заколдовало.
Акация зацвела рано. Еще листья распуститься не успели, а ветки уже были покрыты пышными белыми гроздьями. Они быстро осыпались, покрывали тротуары желтоватой пеной лепестков. Утром дворники мели улицы, а к полдню опять все желтело. Ветер подхватывал лепестки, кружил, завихривал, переносил с места на место, наметая «сугробы» под заборами и у стен домов.
— Эх, рано зацвела акация, — тосковали старики, — не к добру это, когда на голых ветвях цвет появляется. К засухе это.
И они не ошиблись. Лето выдалось жаркое, с горячими ветрами, суховеями и черными бурями. Беда уже надвигалась. Стало голодно, особенно в маленьких затерявшихся в степи селах. Появились больные с голодными отеками. Алексей доложил в облздравотдел. Малюгин распорядился увеличить количество коек и принимать безотказно.
Корепанов поставил кровати где только можно было — даже в коридоре, даже в красном уголке. И все равно всех нуждающихся госпитализировать не удавалось. Алексей распорядился, чтобы в первую очередь принимали детей и подростков. Но иногда попадали, и старики. Среди них оказалась и пожилая колхозница Шевчук Настасья Архиповна. Дежурный врач посчитал ее сердечно больной. Таких клали к Ульяну Денисовичу. Но сейчас там все было занято — даже диван в ординаторской, даже кушетка в ванной комнате.