Захарыч не знал, что делать. А когда он не знал, как поступить, старался не поступать никак. Следуя житейской мудрости, он всё пустил на самотёк, доверясь «Божьей воле, его милости и провидению». Тем не менее, внутри него всё негодовало, кричало и взывало о помощи…
…Пашка сделал свои дела на конюшне и отпросился у Захарыча. Сегодня на него как-то вдруг накатило, он затосковал. В цирке стало тесно от воспоминаний и терзающих образов. Пашка выскочил на улицу. Он бесцельно бродил по городу, подняв воротник и прячась под зонтом. Сверху беспрерывно капало что-то монотонно-холодное, бесцветное и заунывное. Дождь вперемешку с мокрым снегом азбукой морзе барабанил по зонту, будто хотел что-то сообщить по секрету. Машины осторожно крались по лужам, включив фары. От их капотов шёл пар. Окна старых домов прижались друг другу и перекосились в полосах позднего осеннего ненастья. К глянцевым крышам трамваев прилипли оставшиеся сопревшие листья и ехали в последний путь безбилетниками…
Пашка остановился на берегу пруда. Из кафе, где они ещё совсем недавно сидели с Валентиной, звучала музыка. Блюзы были минорными и грустными, как голые ветки ивы, опущенные в озябшую воду. У берега утки чистили намокшие перья, нет-нет, яростно крутили головами, пытаясь сбросить падающие капли и сонное оцепенение. Несколько птиц серыми кляксами замерли на бетонных плитах у воды, балансируя на одной ноге. Они дремали, засунув клювы под крылья. Было холодно…
Пашка долго плутал по промокшему до нитки городу и не заметил, как снова оказался перед служебным входом в цирк. Он изрядно продрог…
— Па-аш, чайку? — Захарыч участливо заглядывал своему помощнику в глаза.
— Да-вай…
Посидели, помолчали, прихлёбывая горячую жидкость. Внутри Пашки оттаивал застывший после улицы холод. Его чуть знобило. Захарыч задавал какие-то никчёмные вопросы, Пашка односложно отвечал. После чая он выскользнул за ворота конюшни.
Его глаза были устремлены под купол цирка, где раньше висела аппаратура «Ангелов». Теперь там не было ни мостов, ни верёвочных лестниц, ни штамбертов для трапеции и ловиторки. Гулкая пустота…
В его сознании, словно на экране, вспыхивали и тут же гасли кадры репетиций полётчиков, движения Валентины в воздухе, её трюки, изящные позы и комплименты. «Кино» было немым и чёрно-белым…
Многие заметили настроение Пашки. Даже Валерка Рыжов, как-то не удержался и по-дружески, как «коллега коллеге» по «несчастью», посочувствовал:
— Не грусти, встретитесь…
Вечно приподнятые уголки губ Пашки приобрели скорбный вид. Серые выразительные глаза смотрели куда-то вглубь себя. Его всё чаще можно было видеть с заветной тетрадью в руках. Он постоянно что-то писал. Задумывался, закрыв глаза. Замирал на мгновенние с поднятым подбородком. Потом его ручка вновь скользила по странице тетради…