– Ой! Степан Тимофеич… – проговорила она.
– А ты думала, кто? – хмыкнул Степан. – Банник?
– Ага.
Она кивнула и улыбнулась. Улыбка у нее была такая же, как голос, – бойкая и… Задорная? Степан не знал, как назвать то, что он почувствовал, когда улыбка тронула ее губы, молнией сверкнула в глазах.
– Говорю, дура-девка, – произнес он. – Однако бесстрашная.
Лушка уже отошла от первой оторопи. Она посмотрела на Степана кокетливо и спросила дерзко:
– А кого мне бояться? Вас, что ль?
От того, что спросили при этом ее глаза, у Степана по всему телу прошла дрожь.
– Хоть бы и меня, – все-таки ответил он.
– А чего вы мне сделаете? – не унималась Лушка.
Мало ему было дрожи – все нутро теперь перевернулось!
– Хм… Беги домой давай, – пробормотал он. – Айда-пошла!
– Куда ж я теперь побегу?
И Лушка распахнула дверь бани. Не дождь, а ливень стеной стоял за ней. А Степан и не услышал, как он начался. Мудрено было услышать…
– Ничего. Не сахарная, – произнес он.
И попытался отвернуться от Лушки. Только ничего из его попытки не вышло.
– Ой ли? – усмехнулась она. – А может, сахарная?
– Откуда мне знать?
– Так ведь и проверить можно… – положив руки Степану на плечи, проговорила чертова девка.
Когда он наконец оторвался от ее губ и отдышался, засмеялась она так, как могла бы смеяться разве что русалка в пруду.
– Сладко ли, Степан Тимофеич? – сквозь этот свой смех спросила Лушка.
Еще и глаза у нее, оказывается, зеленые. Точно русалка, как есть.
Вместо ответа Степан обнял ее так, что не только у нее – у самого кости хрустнули. Но оба они уже этого не почувствовали.
Когда, разгоряченные и встрепанные, Степан с Лушкой выбрались из баньки, дождь еще шел. Они стояли поодаль друг от друга, подставляя раскрасневшиеся лица под холодные капли.
– Эх, Лукерья… Что ж теперь делать, а? – первым нарушил молчание Степан.
– А что такое, Степа? – с безмятежным бесстыдством спросила Лушка.
Бесстыдство ее было особенно выразительным от того, что слова эти сорвались с губ, которые ярко алели от поцелуев.
– Старый я, – глядя на ее припухшие губы и судорожно сглатывая, ответил он.
– Ты – старый? – Лушка расхохоталась. – Вот уж не заметила!
– Семья у меня.
– А мне что? У меня семьи нету. – Она шагнула к Степану и, снова обвив руками его шею, сказала как отрезала: – И любить буду – тебя.
Никогда он не думал, что с губ его может сорваться такой звук. Но именно с волчьим рыком втащил он Лушку обратно в баньку.