Вера вышла у Семена из-за спины, опустилась на колени перед кроватью.
– Я здесь. С тобой, – проговорила она.
– Как глупо я прожила… – Надин голос прерывался, как паутинка на ветру. – Ты права… Бесталанно…
– Нет! – воскликнула Вера. – Нет! Надя! Милая моя, Наденька, не на-адо!..
Лицо у Семена было мертвее, чем у покойницы.
– Раненых привезли, Вера Андреевна. – Начмед встретил ее прямо на крыльце. – Один совсем тяжелый. Двинцева говорит, срочно оперировать надо.
– Пусть оперирует.
Крест над Надиной могилой, увядшие цветы на холмике… У Веры не было сил ни говорить, ни тем более что-либо делать.
– Так ведь она… – начал было начмед.
– Двинцева дипломированный хирург, – жестко сказала Вера. – Пусть выполняет свои обязанности.
Не с ее, видно, счастьем рассчитывать на то, что удастся отдаться горю.
– Понял. – Помешкав, он спросил: – Может, все-таки доложим?
– Нет, – отрезала Вера.
– Ведь две недели уже…
– Занимайтесь своими делами, товарищ начмед, – оборвала она. – И что там с дезинфекционной камерой? Через пятнадцать минут пусть слесарь ко мне зайдет.
Когда Вера заглянула в кабинет сестры-хозяйки, Лушкины дети ползали по полу и отнимали друг у друга деревянную лошадку, а она кормила грудью младенца и покрикивала:
– Олька! Отдай Темке. Вот же девка, своего не упустит и чужое прихватит.
– Как она? – спросила Вера, кивая на младенца.
– Ест. Тихая.
Лушка закончила кормить и положила ребенка на кровать. Вера подошла, всмотрелась в маленькое личико.
– Пашка Кондратьев, – сказала она. – Копия.
– Что сейчас разберешь? – пожала плечами Лушка. – Вся с кулачок. Назвать бы ее.
– Да. Я забыла.
– Немудрено вам забыть. – В Лушкином голосе мелькнуло сочувствие, никогда Верой в нем не слыханное. – Так как назовете?
– Не знаю. В святцах посмотри.
– Смотрела уже. Елизаветой можно.
В дверь постучали торопливо и сильно, раздался голос дежурной медсестры:
– Вера Андреевна! Скорее! Там… плохо!
Вера быстро пошла к выходу, бросив на ходу:
– Пусть Елизавета. Все равно.
Медсестра докладывала, пока шли по коридору:
– Капельницу поставила. Думала, уснет. А он… Хотела бутылку забрать – чуть не убил. Он же умрет, Вера Андреевна!
Вера повернула ключ в замке запертой снаружи двери, вошла в маленькую палату – ту, в которой лежал после операции Федор, – и закрыла за собой дверь.
Сидя на кровати, Семен дрожащими руками наливал в стакан спирт. Его было не узнать: небрит, лицо серое.
– Вера… – Он не морщась хлебнул спирта и поднял на нее больные глаза. – Когда это кончится?
– Запой твой когда кончится?
– Жизнь.
– Это не тебе решать.