Довольно скоро стало понятно, что для него это тоже важный проект, а не просто постконсерваторская практика. Наш ансамбль креп, обрастал репертуаром, вырабатывал облик, совершенно необычный для эстрады того времени. Это была не то чтобы революция, просто пели мы что-то совершенно новое. До нас Россия всегда славилась своими фольклорными коллективами, композиторами, которые писали для хоров, а тут малая форма: не квартет, не квинтет – солистка и 12 парней-инструменталистов. Вокально-инструментальный ансамбль. Все было на высоком профессиональном уровне.
Броневицкий сделал ставку на меня, на мой голос, образ, столь непохожий на большинство тогдашних солистов. Его не пугало, что я явно выбивалась из общепринятого стандарта, – высокая, угловатая, хотя двигаться по сцене умела, зато не знала, куда девать руки, к тому же, как правильно было замечено, не знала нотной грамоты, все разучивала на слух. Была своего рода зародышем будущей артистки, в меня надо было вкладывать время, терпение, силы, что Броневицкий и сделал.
Наш ансамбль выступал на разных студенческих вечеринках, мы были очень востребованы. В обкоме комсомола нам предложили готовиться к участию во Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. Популярность пришла стремительно, ведь Броневицкий, кроме музыкального дара, обладал чутьем на новаторские проекты, и наш ансамбль удивил многих, такого тогда не было, «Орэра» и «Песняры» появились позже. Мы были единственные такие на то время.
Вскоре Броневицкий рассказал мне о своей мечте – создать серьезный вокально-инструментальный ансамбль, участники которого были бы представителями разных стран и республик СССР. Из этого мог получиться хороший интернациональный проект. Постепенно эта идея стала воплощаться в жизнь: в наш коллектив приходили все новые и новые участники из разных стран. Так появились двое немцев – контрабасист Вернер Мачке, учившийся в Горном институте, и Рольф Шаблински, гитарист, с факультета журналистики. Зяма Массарский из Биробиджана, Карл Клуцис из Латвии. А представителем Ленинграда стал Никита Смирнов… Но названия у нашего ансамбля все еще не было. Он обрел его весной 1956 года. Произошло это так. Перед выступлением в Большом зале Ленинградской филармонии 8 марта 1956 года к нам подошел конферансье Борис Баринов и спросил: «Гаврики, как вас объявлять?» Вспомнив про мечту Броневицкого и наш дружный «интернационал», я выпалила: «Дружба». «Что ж, – сказал конферансье, – хорошее название в преддверии фестиваля молодежи и студентов, даже отличное!»