От чистого сердца (Пьеха) - страница 64

Но иногда мне казалось, что мы с ним разговариваем на разных языках без переводчика. Меня пугало то, что всем своим поведением Александр Александрович демонстрировал, что наша совместная работа для него на первом месте, а наша личная жизнь – на втором. Он был человеком дела, а мне хотелось ласки. От мужа я прежде всего ждала заботы и защиты, как в детстве – от своего папы. Поэтому мне все время казалось, что Сан Саныч скуп на эмоции, на нежность. Вместо этого он словно подстегивал меня своими резкими замечаниями. Не успевала я справиться с одним недостатком, как он подбрасывал мне новую задачку. Хотя, если говорить объективно, это пошло мне на пользу. Но в рабочих буднях иногда хотелось отдушины, нежности, а он словно боялся этого. Никогда не делал подарков, не дарил цветов, когда я робко спрашивала про цветы, он, не моргнув глазом, отвечал: «А те, что дарят тебе зрители, не цветы?» Всерьез считал, что букетов, полученных на выступлениях, мне вполне достаточно. Но ведь то были подношения артистке, а хотелось знаков внимания ко мне, как к женщине. Если у меня был день рождения и я спрашивала про подарок, он удивлялся: «Какой подарок? Сейчас придут друзья, будем за тебя пить – вот тебе и подарок. И потом: все деньги у тебя. Иди и купи, что хочешь». Один-единственный раз он купил мне серьги из янтаря, и я расстроилась, ведь серег не носила, у меня и уши-то не были проколоты.

Что это было: мужская невнимательность или что-то еще? Скорее всего, первое. Тому я находила простое объяснение: Александр Александрович был настолько поглощен музыкой, что она занимала все его мысли. Ни на что иное он не хотел отвлекаться. В такие минуты я спрашивала себя: почему мы вместе, почему я с ним? Наверное, все-таки между нами было чувство, но если я относилась к нему как к мужчине, обладавшему притягательной внешностью, острым умом, сумасшедшим обаянием, на свет которого слетались многие женщины, то я для него была прежде всего авторским проектом, Галатеей. Он лепил меня соответственно собственному великому замыслу. Он хотел быть Наполеоном, строящим под себя свою Францию. Эту версию подтверждает один памятный случай. Во время гастролей в Харькове, где мы были с Сан Санычем, ансамблем и Муслимом Магомаевым, в голове мужа родилась безумная идея. В местном театре он взял три костюма: меня одел как «поверженную Францию», Магомаева – Гитлером, а сам нарядился… кем бы вы думали? – Наполеоном. Как это было точно. Именно таким он и был – блистательным, талантливым, деспотичным, целеустремленным, готовым покорить всех и вся. Этот замысел оформился моментально, как и все, что он создавал. Стремительность была одной из его фирменных черт, её порождала мощнейшая внутренняя энергия, которая бурлила в нем через край. Она же наделила его талантом делать шаржи, точные, дерзкие, очень психологичные, в которых он определял и выражал типаж любого человека. И только я была у него «ахиллесовой пятой», он так и признался однажды: «Всех могу нарисовать, а тебя – нет! Ты все время разная, постоянно меняешься!»