— Моих партийных коллег не трогайте. Пока вы нетипично играли на бегах, они типично сидели в тюрьмах.
— Могу быть свободным, пане генерале?
Полковник Букоемский скрипнул сапогами, вытянулся во весь свой уланский рост, расправил плечи, лучезарно улыбнулся.
Сверчевский с удовольствием пожал холеную ладонь.
Назавтра предстояла встреча с представителем АК генералом Домброва. Генерал намеревался оговорить условия, на каких мог бы с группой своих офицеров вступить в Войско Польское. Сверчевский хотел подготовиться к беседе.
Букоемский — славный мужик, честный офицер, отличный артиллерист. Но не очень–то помог завтрашней встрече. Сверчевский вызвал инструктора культурно–просветительного управления.
Этот не умел щелкать каблуками, не находил места для длинных рук, гимнастерка выбивалась из–под ремня, брюки свисали над сапогами.
— Садись, Збышек, садись и слушай. Збышек, ты самый старший среди нас. Тебе пятьдесят шесть.
— Пятьдесят пять, Кароль.
— Ты коренной поляк, потомственный пролетарий. Так? Ты долго сидел по тюрьмам.
— Двенадцать лет, семь месяцев и двадцать три дня.
— Збышек, одни говорят про АК — герои, патриоты, другие — фашистские подонки. Что ты думаешь?
— Я рядовой солдат партии.
— Мы добиваемся, чтоб и солдатский котелок варил… Я не был в Польше тридцать лет. Прости, двадцать девять. Хочу понять.
— Когда есть партийная установка, самодеятельность не нужна. Я — солдат.
— Ты не солдат, ты…
Он грохнул кулаком по заваленному бумагами столу. В бешенстве оттолкнул кресло. Спохватившись, взял себя в руки.
— Извини, Збышек. Я нагрубил. Прости…
Инструктор достал из широченных брюк кисет, сложенную гармошкой газету, желтыми пальцами курильщика оторвал лоскуток, свернул козью ножку и, не испросив разрешения, затянулся махрой.
— Солдаты партии, уважаемый товарищ Кароль, тем отличаются от рядовых войска, что им не обязательно носить в ранце маршальский жезл. Лучше не носить… Я тебя прощаю. В АК, вероятно, имеются и герои и сволочи. Сволочи наверху, герои в «Кедыве» [71]. Партия разберется.
Он снова затянулся, встал и, не прощаясь, удалился.
8 августа 1944 года Сверчевского назначили командующим 2‑й армией Войска Польского, формируемой в Люблине.
Древний Люблин кипел. Пыль от автомашин, конных обозов, танков оседала на листве каштанов и вековых лип. Литовская площадь неутомимо митинговала. Боковыми улочками, опасливо прижимаясь к тротуарам, серо–зеленые колонны пленных обтекали бурлящую площадь.
На окраине из Замка Любельского, отороченного каменным кружевом башенок, бойцы в противогазах выносили трупы (уничтожить заложников гестаповцы успели, зарыть — не хватило времени) и опускали в свежевырытые могилы. В тенистом переулке танкисты заправляли машины, не обращая внимания на аршинные буквы лозунга, украшавшего забор: «Большевизм — наш враг! На бой с большевизмом!»