В апреле 1941 года маршал Б. М. Шапошников проводил совещание со старшим преподавательским составом Военной академии имени Фрунзе. Потом в кабинет начальника академии подали чай.
Помешивая ложечкой в стакане, Борис Михайлович обратился к сидевшему напротив Сверчевскому:
— Вы, генерал, если память не подводит, родом из Варшавы?
— Так точно, товарищ маршал.
— Сказочный город. Посчастливилось посетить в давние лета. Сплошной праздник, скажу вам, голубчик. Ресторанов, кафе полным–полно. У господ офицеров глаза разбегались.
Сверчевский представил себе пожилого маршала в те далекие годы. Это нетрудно. Маршал по–юношески прямо сидел за столом, и прическа, видно, сохранилась с молодых лет; тщательно проведенный прямой пробор выглядел сейчас старомодно. И старомодно прозвучало слово «голубчик».
— Коли память не изменяет, было это в 1912 году. Да, да, именно в двенадцатом. Помните, голубчик, те времена?
Генерал Сверчевский кивнул — помню.
Кароль Клеменс Сверчевский скончался в 1912 году.
Плохо подкованные кони скользили по булыжнику. Возница в черной пелерине, помятом цилиндре подчеркнуто скорбно вел их под уздцы.
Повонзки [5] были ближе. Отец хотел купить место. Но передумал: дороговато. Последняя его дорога лежала на Брудно — завнсленскос кладбище для бедняков.
Впервые Кароль испытал слепившее горе, растерянность, острое одиночество на людях.
Смерть отца пробила какую–то брешь. Исчезла надежда присоединиться к жизни, какую отец не то чтобы скрывал от него, но и не спешил обнаружить: придет срок.
Не стало отца — все сдвинулось, поползло вниз, в унизительную, бесправную бедность.
Мама похудела, не расставалась с папиросой, зажатой между тонкими губами. Вся семья, вплоть до маленького Та дека, полировала столовые приборы для фабрики Хеннеберга. Ложку либо нож смачивали специальной жидкостью и терли до зеркального блеска, до помутнения в глазах, до кошмаров во сне.
Хеня вышивала узоры, монограммы, и Кароль острил: «Готовит сестрам приданое».
Чем, кроме шуток, Кароль мог помочь семье? Он отважился расстаться с господином Гвиздиньскнм и поступил в механическую мастерскую, где слесарил хромой Юзек. Здесь платили на полтора рубля в неделю больше.
Когда вернулся после первого дня работы в мастерской, мать протянула распечатанный конверт.
Тадеуш Шмидт разделял горе семьи. Если б Сверчевские, воспользовавшись его приглашением, перебрались в Краков, он с охотой принял бы их под свою опеку.
Кароль сложил по складкам хрустящие листки, вернул матери.
— Что думает сын?
— То же, что мама. Краков далек, а Млынарская близко.